Евгений Пряхин - Красный паук, или Семь секунд вечности

Тусклое солнце, едва различимое в желто-сером «молоке» низких облаков, сильно напоминающих туман, соскользнуло к западу. Яркие, закатные лучи, прорвавшиеся сквозь облачный разрыв, позолотили напоследок верхушки сосен далекого леса и, отбросив фиолетовые тени, сошли на «нет», возвещая наступление последнего действия – сумерек. В эти скоротечные мгновения уже скрывшееся за горизонтом светило продолжало по инерции напитывать густой туман облаков тихим, слабеющим светом.

Удар чудовищной силы в башню накренил «тридцатьчетверку». Танк на мгновение застыл на одной гусенице, но не перевернулся, а сполз на глиняное дно оврага. Дизель взревел, пытаясь дотянуть машину до противоположного берега, но грязная «каша» поглотила всю ходовую часть. Хотя «глиняные гусеницы» и продолжали вращаться, сам танк оставался неподвижным.

– Командир! – кричал оглушенный механик-водитель сержант Павел Гудков, – я ничего не слышу! Командир!

Аварийная лампа, мигнув, погасла, и в темном пространстве повисла липкая, белесая пелена с отвратительным привкусом металлической пыли.

– Командир! – снова закричал Гудков, пробираясь в башню к просвету от пробоины. – Петросипович! Сашка!

В нарушение устава, не обращая внимания на близкие пулеметные очереди, механик-водитель вытащил через верхний люк командира танка – лейтенанта Петра Лукьянова и уложил его на панель радиатора.

– Сашке помоги, – прошептал Лукьянов, – Сашке…

– Да, командир, сейчас отдышусь, – привалился спиной к башне сержант Гудков и добавил, – опередил нас «тигр» – гад! Позиция у него – что надо. Река здесь сужается. Он из кустарника и саданул, сволочь. А болванка долбанула как раз по твоему месту.

По броне хлестнули осколки близкого взрыва.

– И какого хрена ты полез в этот овраг? – пригнул голову Гудков.

– Павел, я получил приказ от комбата, – еле слышно шептал Лукьянов. – Провести разведку этого оврага.

– Разведку оврага провести, говоришь? А, кто теперь докажет, что такой приказ был? Кто? – наваливался Гудков на командира. – Я такого приказа не слышал. Шли бы сейчас в колонне, целые и невредимые. Я давно за тобой наблюдаю, Лукьянов. Тебе бы все на скрипочке играть. Похоже, ты отыгрался: у тебя с левой рукой что-то, и контузило тебя. Да и скрипка твоя вдребезги, – наседал Гудков. – А теперь-то я все доложу Вычужанину, нашему особисту. И зачем ты метлу в танк притащил? Только место занимает. Пусть теперь Вычужанин знает правду, как ты хотел в овраге отсидеться.

– Какую метлу? Павел? Ты что? Дурить вздумал? – попытался приподняться на локтях Лукьянов. – Я приказ получил!

– Подставить бок «тигру»! – перехватил инициативу Гудков. – Такой приказ ты получил?! А метлу я выбросил – она мешалась, когда я тебя вытаскивал.

– Ты что несешь! – шепотом «кричал» Лукьянов. – Да я тебя… под трибунал!

– A-а, угрожаешь? – радостно «стрелял» глазами сержант Гудков. – Это я, похоже, тебя под трибунал подведу. Всем расскажу, как ты машину угробил! Вредитель! А Сашка и Махонько погибли из-за тебя! И я тут сижу под пулями!

Закат догорал, и верхушки сосен на противоположном берегу реки проступили четкими силуэтами на фоне желтого неба.

– Ладно, ладно, командир. Ты тут полежи пока, – приговаривал Гудков, – а там разберутся. Чей был приказ, от кого приказ? Ехали бы сейчас себе и ехали на Берлин, – стукнув с размаху черным кулаком по башне рядом с номером «пятьсот двадцать три», он полез в люк. – У меня пять боев. Два раза горел, но такого случая не помню. Как ты увернулся от болванки, командир? Почему снаряды не сдетонировали? Болванка же должна была и тебя прикончить! Все доложу, – продолжал бурчать сержант Гудков.

Беспомощный Петр Осипович с ненавистью глянул на широкую спину своего механика и прошептал:

– Гнида ты, Пашка! Чтоб ты сдох…

– Доброе утро, Петр Михайлович, – полковник ФСБ Наталья Павловна Зырянова в белом халате поверх элегантной брючной пары фисташкового цвета и в облаке французских ароматов, осторожно прикрыв дверь палаты реанимации, вышла в коридор.

За окном висела половинка «стареющей» Луны.

– Очень рада знакомству, но у нас всего пять минут, – Наталья Павловна сориентировала золотые часики к свету, машинально отметив: «шесть тридцать утра, восемнадцатое июля 1999 года, пятница».

Наталья Павловна Зырянова, сделавшая головокружительную карьеру в возрасте чуть за сорок, всего как два месяца назад была утверждена в должности начальника Аналитического Управления ФСБ России. Несмотря на столь «юный» возраст и высокий пост, она продолжала оставаться женщиной, обладающей особым даром – сочетать красоту, ум, должность и умение эффективно использовать этот «сплав» на службе и в быту. Если к упомянутому «сплаву» добавить способность подбирать и носить элегантную одежду, даже мундир, то становится понятным, почему полученная комбинация давала полковнику Зыряновой неоспоримые преимущества в отношениях с коллегами, особенно с мужчинами. Беседа с Натальей Павловной превращалась в некий вид допроса, но сослуживцы всех рангов, званий и должностей, охотно соглашались на это. И Звягин не был исключением.

– Я вас слушаю, товарищ полковник, – зашуршал громким шепотом майор Звягин, имеющий вид профессионального командировочного: в помятом костюме, белой рубашке, галстуке и с чёрным портфелем. – И у меня есть еще сообщение от Удалова.

– Это потом, – внимательно оглядела его Зырянова. – Петр Михайлович! На прошлой неделе вы получили план мероприятий и инструкции. То, что я вам сообщу, будут знать пока всего четыре человека: генерал Борисов, мы с вами, а Удалова вы лично проинформируете сегодня же по прибытию.

Звягин принял стойку смирно.

– Разрабатываем Лукьянова Юрия Петровича, – тихо, но внятно проговорила Зырянова.

– Все-таки Лукьянов!? – мгновенно среагировал майор Звягин. – Мы так и думали.

– Думали? А почему?

– Да как сказать, товарищ полковник, Лукьянов вроде как не от мира сего: в детский садик не ходил, вечно с ним случались всякие истории, то в школе, то в институте. От жены ушел. Странный какой-то.

– Что за странности? Доложите!