Петр Заспа - Wunderland обетованная

Максим улыбнулся и поторопился поправиться:

— Хотя теперь и не знаю. Вдруг мы с нашим «Дмитрием» её конец приблизим. Но про космос всё же послушай…

И Максима понесло. В детстве, в отличие от сверстников, мечтавших стать рэкетирами, успешными бандитами, бизнесменами и продажными депутатами, он с маниакальным и старомодным стремлением мечтал стать космонавтом. Космонавтом он не стал, но часто представлял, что их лодка — это и есть космический корабль. Такой же оторванный от мира, парящий в чуждой человеку среде и совершенно одинокий.

Даша слушала его ошеломлённо и чуть дыша.

Лишь однажды у неё вырвалось:

— Я и не догадывалась, как ты интересно рассказываешь. Так бы слушала и слушала. Феликс, конечно, по сравнению с тобой двух слов связать не может. Извини, рассказывай дальше.

На крыльцо вышел Тимофей Иванович, и Максим умолк.

— Папа, Максим так интересно про космос рассказывает! Послушай!

— Про космос? Это же надо — Дашка слушает! Чудеса! Обычно она рот никому не даёт открыть, — Тимофей Иванович тоже присел на лавку. — Занятно… А расскажи лучше про свою лодку!

«Неужели проверяет?» — мелькнула у Максима догадка. В подтверждение его мысли Тимофей Иванович сказал:

— Ребята тут всякое гутарят. Уже три дня прошло, как радиограмму дали, а от твоей лодки ни ответа, ни её самой. От наших, правда, тоже ничего нет, будто воды в рот набрали. Вот мои архаровцы и болтают всякую ерунду по углам.

— Да чего рассказать? За раз так всё и не расскажешь.

И вдруг он вспомнил и расхохотался.

— Я вам расскажу, как мы черепаху ловили. Помню, были мы на боевой службе, где-то в средней Атлантике. Всё как обычно, и вдруг команда по лодке: «По местам стоять, к всплытию!» А для подводника это самая прекрасная команда. Но на боевой службе вроде как и не к месту. Всплыли. Лодка вентилироваться начала. По отсекам свежий морской воздух побежал. Если бы вы знали, какой он вкусный, после нескольких месяцев под водой, этот морской воздух! Командир со старпомом и я с ними на мостик поднялись. А там красотища! Штиль! Море тихое и зелёное, как изумруд! Стаи летучих рыб через лодку перепрыгивают. Солнце жаркое, так и хочется с рубки в воду сигануть. И вдруг рядом с лодкой увидели огромную черепаху! Не черепаха, а чудовище. Панцирь весь водорослями и ракушками оброс. И прямо рядом с корпусом, с кормы на нос, плывёт. А старпом, он у нас мужик решительный, как увидел, так сразу: «Будет экипажу черепаховый суп!» Не успели мы с командиром рот раскрыть, как он концом вокруг пояса обвязался и в воду! А мы за другой конец держим. Подплыл он к ней, вцепился в панцирь и кричит — тащите! Мы потянули, да где там! Навались оно, провались! У неё весу центнера три, и ласты как лопаты! Попробуй, вытащи. Свистнули наверх швартовную команду. Шесть матросов тянут и перебороть её не могут. Думал, ха-ха, разорвём старпома напополам! А черепаха ластами гребёт и тащит его в море. И внезапно она нырнула! Канат натянулся как струна, чуть матросов в воду не стащила. Пришлось петлю на антенну накинуть. А старпом всё равно её не отпускает! Мы перепугались не на шутку. Честное слово, минут пять его на поверхности не было, всё черепаху держал. Наконец, всплыл, а в руках водоросли от черепахи оторванные держит!

Вспомнив лицо командира, Максим хохотал до слёз, пока не заметил, что он смеётся один, и осёкся. Даша с отцом как-то странно на него посмотрели, и Тимофей Иванович спросил:

— Ну, а его потом на партсобрании пропесочили?

— Кого?

— Да старпома вашего!

— Помилуйте! За что?

— За раздолбайство такое. Человек на ответственной должности, а такое вытворять?

— А мне черепаху жалко, — шмыгнула носом Даша. — Вдруг он её поранил?

Максим смущённо кашлянул в кулак и замолк.

«Странно, — подумал он. — Вроде смешная история, а такая необычная реакция».

Но Тимофей Иванович неожиданно улыбнулся и сказал:

— Хороший ты парень, Максим! Вижу, не злобный. Есть у тебя в душе тепло человеческое. Молодец! Весёлый! Три дня назад еле живой был, а уже пытаешься нас развеселить. Я угрюмых не люблю. Честное слово! Был бы из наших, из полярников — отдал бы за тебя Дашку!

— Папа!

Даша густо покраснела, а вместе с ней и Максим.

— А что? Травил бы нам полярными ночами байки, а мы бы и времени не замечали. Что ж я, не вижу, что ты от него ни на шаг не отходишь? А ты, Максим? Руки ей бинтовать подсовываешь, а сам в глаза заглядываешь. Эх, молодёжь! Да вы же для меня, как вода в стакане! Насквозь вижу… Пошли в избу! Я же вышел к обеду позвать, да вас тут наслушаешься и забудешь обо всём!

После слов Дашиного отца Максим сидел за столом, будто оглушённый динамитом карась. Не чувствуя вкуса оленьего мяса, он то краснел, то бледнел, то ронял на пол ложку и, сконфуженно улыбаясь, оправдываясь, показывал всем забинтованные пальцы. Тимофей Иванович так легко сказал о том, о чём Максим боялся даже подумать. Ему определённо нравилась Даша, но признаться в этом даже себе он боялся. Уткнувшись носом в тарелку, он молчал, и ему казалось, что все только на него и смотрят, и отслеживают каждое его движение. Остальные тоже молчали, но скорее оттого, что молчал Тимофей Иванович, и никто не решался нарушить тишину. И потому крик за окном услыхали все. Радист Миша бежал и громко кричал. Его шаги загремели на крыльце, и все обернулись на дверь.

— Там! Там! — Миша влетел в дом и, задыхаясь, ткнул пальцем в Максима.

— Тебе что, медведь зад прикусил? — недовольно обернулся Тимофей Иванович.

— Там, у берега!

У Максима ёкнуло сердце. Вскочив из-за стола и перевернув стул, он выбежал на крыльцо. Всего в сотне метров от причала, блестя на солнце стекавшей по бортам водой, с белой касаткой на рубке, стоял «Дмитрий Новгородский». Резиновая лодка была уже на полпути к берегу. И в ней стоял во весь рост командир. От волнения у Максима подкосились ноги. Улыбаясь высыпавшим вслед полярникам, он лишь шептал:

— Они пришли за мной… Они меня не бросили. Даша, они пришли за мной!

По щекам его катились слёзы. Голос дрожал, а он всё повторял:

— А вы не верили. А они пришли…

Прощание получилось скомканным и совсем не таким, как Максиму представлялось ранее. Нужно было сказать что-то особенное, торжественное, но, глядя на стоявших рядом с покосившимся причалом и ещё не совсем пришедших в себя Тимофея Ивановича и его команду, Максим лишь повторял:

— Спасибо вам! За всё спасибо! Я вас не забуду. Спасибо…

А когда нога его уже ступила на резиновое дно лодки, он не выдержал. Слова сами родились где-то в груди и, не спрашивая разрешения, вырвались наружу:

— Даша, я вернусь за тобой!

А она будто ждала этих слов и крикнула в ответ:

— А я ждать буду!

Понимая его состояние, матросы гребли медленно, и вёсла едва касались воды. А он стоял и смотрел на махавшую ему с берега платком девичью фигуру, а когда оказался на палубе лодки и прямо перед лицом увидел ухмыляющуюся физиономию касатки, похлопал её по морде и произнёс: