Александр Афанасьев - Меч Господа нашего-2 [СИ]

Правду не остановить.

Комп негромко пиликнул — и Дик хлопнул в ладоши.

— Всё! Ха….

Алиссон тупо смотрела на него

— Что с тобой, мать.

Бывший полицейский курсант определил с одного взгляда. Метнулся к бару…

— Двадцать семь девяносто девять… — с сожалением сказал он, сворачивая красную голову миниатюрной бутылке. Давай — залпом.

Алиссон так и смотрела — она просто не понимала, что происходит.

Только после того, как он силой скормил ей весь джин — до нее начало доходить. Шок…скверное дело, бывало, что люди умирали, не перенеся того, чему пришлось быть свидетелем. Для выведения человека из такого состояния — пока это еще возможно — нужна сильная встряска: клин клином. Мордобой, секс, водка — все что угодно. Дик не мог помочь ни по первому, ни по второму пункту — оставалось третье. К счастью — помогло…

Она разревелась. Страшно, навзрыд — как прорвало плотину. Она не могла ничего внятного сказать — она просто сидела и выла. Дик молча ждал…

Прошло больше часа. Дверь никто не ломал.

— Ну? — наконец сказал он — все?

— Они… — она смогла вымолвить слово — убили. Убили…

— Знаю…

— Убили…

— Знаю…

Дик внезапно хлестнул ее по щекам, крест-накрест. От неожиданности она замолчала.

— Слушай сюда. Эти уроды — одинаковые, понимаешь. Что на улице, что в этих вертолетах. Просто у одних в руках автомат, у других — вертолет.

— Господи… они их убили.

Из распахнутого настежь окна, у которого стояла на подставке спутниковая антенна — тянуло дымом пожара…

— Чуешь? Здесь война начинается… второй Бейрут нахрен будет.

— Но как…

— А вот так. Приди в себя, мать. Они все одинаковые. Исмаил — такой же

Она вдруг вспомнила

— Исмаил!

А если он был там?!!!

Дик вырвал у нее аппарат.

— Ах ты, сукин сын! Педик проклятый!

От удара она полетела на кровать. Еще раз. Еще…

— Лежать!

— Ты!

— Лежать, сказал!

— Он мог быть там!

— Да, и причем что с той, что с другой стороны. Здесь человеческая жизнь и плевка не стоит! И я нахрен не хочу, чтобы ты навела на нас карателей с черными флагами!

— Он не такой! Он…

— Ты уверена, что это так? Ты можешь мне гарантировать, что это так? Гарантировать — можешь, а?!

Несчастливый гомосексуалист и несостоявшаяся лесбиянка — разъяренно смотрели друг на друга в номере каирского отеля, расстрелянного города, который медленно, но верно, с каждым часом погружался в трясину гражданской войны. Причем такой, которая хуже ливанской… наверное такой, какая была в России в начале двадцатого века.

— Нет.

— Вот именно.

— Но он…

— Выпутается сам — подытожил Дик — господи, Алиссон, ты же взрослая женщина. Он у себя дома, это мы, нахрен на чужой планете. Если он собирается сделать какую-то глупость — вряд ли ты его остановишь, согласна?

Алиссон устало села на кровать.

— Сволочь ты, Дик. Ты никогда не любил, потому ты такая сволочь.

— И еще какая. Просто я предпочитаю остаться живой сволочью. А ты — тянешь нас на дно, поняла?

Алиссон устало вздохнула

— Ладно, ты прав. Отправил?

— Ну, наконец то. Все тип-топ. Я не только отправил — я еще положил в хранилище несколько хороших скринов. [45] Существующая на Западе система. База данных фотографий, кому нужно — тот берет оттуда и платит обладателю сколько то… обычно не так много, в пределах двадцати-тридцати долларов за снимок, до сотни за самые востребованные. Но если учесть, что на хорошие снимки на злобу дня существует большой спрос — так можно стать миллионером. Думаю, за них там бойня уже идет.

— Вообще — то контракт…

— Да брось, мать… — отмахнулся Дик — ты, похоже, не поняла, что происходит. Мы одни из немногих — если не единственные — западные репортеры, которым повезло находиться в самом эпицентре. Мы можем выбирать, от нас все зависит. Никто и слова не скажет, если мы потребуем выплатить за нас ипотеку и снять по возвращении для нас Максим. Или хотя бы Четыре сезона. [46] Максим — известный ресторан в Париже, Четыре сезона — в Нью-Йорке Мы определяем правила игры. И если мы сейчас пойдем и еще поработаем на улице — выпускающий редактор закажет в нашу честь памятник из чистого золота…

Зазвонил телефон. Дик подмигнул

— Вот видишь?

Полковник Тури проснулся по будильнику. Ровно три сорок пять ночи по местному времени. Восток оживает в шесть часов утра — к этому времени они должны будут уже занять танковый городок, загрузить снаряды и топливо, разобраться кто с кем.

Он вышел во двор своего небольшого дома, немного попрыгал, приводя себя в порядок комплексом упражнений, потом вылил на себя ведро холодной воды — роскошь здесь, где летом пятьдесят в тени не редкость. Начал одеваться. Есть он не собирался — если получишь ранение в живот, лучше, если он будет пустым.

Когда он пристегнул кобуру с пистолетом и начал проверять нож, который купил вчера — складной, но смертельно опасный, каким можно в секунду зарезать человека — на пороге их маленького уютного дома появилась жена. Она была наполовину немка, тоже дочь офицера, он познакомился с ней много лет назад, и до сих пор была единственной женщиной в ее жизни.

Он коротко глянул на нее, сложил нож и убрал его в карман. Она машинально прикрыла рот ладонью, в глазах стоял ужас. Она все поняла.

Конечно же, он ей ничего не сказал. Одно оброненное слово — и шариатским судом будут судить уже тебя.

— Бери детей — коротко сказал он — беги на юг, к границе.

Он ненавидел их. Он согласился заседать в трибунале, в исламском трибунале — но при этом он ненавидел их. Солдат, забывших о долге и присяге. Ублюдков, которые стали учить его как делать свою работу и как жить. Он заседал в трибунале, чтобы обезопасить себя и давать знать друзьям о беде — а так он ненавидел их, тяжело и страшно…

Полковник прошел в дом, из тайника достал автомат М4 с подсумками. Оружие нужно было сдавать в оружейную комнату, за офицерами следили, на ночь у оружейки выставляли в караул солдат из самых преданных и фанатичных — но сейчас в Египте оружие можно было купить прямо на базаре. Именно это они сделал.

Упаковав все в спортивную сумку, он пошел на выход. Перед дверью остановился, посмотрел на жену, на проснувшегося от шума сына. Сказал только одно

— Бегите…

Маханув через забор, полковник огляделся — улица была темна и пустынна, никого не было. Держась в тени забора — он пошел на восток.