Богдан Сушинский - Восточный вал

— Кстати, известно ли вам, что в роду Овербека были так называемые «русские немцы»?

— Что вызвало вполне естественные вопросы у радетелей чистоты арийской расы во время его посвящения в члены СС, — добавил барон, убеждая адъютанта, что эта строка биографии предшественника его не интригует.

— А приходилось слышать о таком украинском бунтовщике-анархисте Несторе Махно?

— …О том самом, что в годы Гражданской войны в России возглавлял крестьянскую анархистскую армию?

— А в двадцать первом, если мне не изменяет память, оказался в эмиграции, в Западной Европе, в частности, во Франции.

— В офицерской школе нам рассказывали о нем как о своеобразном стратеге партизанской войны, в том числе о его «стратегии и тактике войны на пулеметных тачанках». Он ставил на тачанки станковые пулеметы и превращал эти «боевые колесницы» в подвижные истребительные эскадроны. Признаюсь, что воспринимали мы эту его стратегию скептически, хотя было немало свидетельств успешных сражений, перелом в которых возник только благодаря «тактике тачанок».

— Возможно, потому и не доверяли этой тактике степного боя, что ни вам, ни вашим коллегам-курсантам никогда не приходилось видеть, что такое «конная казачья лава» в открытой степи. Какое это зрелище и какие пространства для маневра целых кавалерийских корпусов. А еще потому, что вы не являлись сторонниками анархизма, хотя в двадцатые годы в Германии их было немало, причем одним из лидеров этого оказался и наш досточтимый Герман Овербек.

— Овербек был лидером германских анархистов?! Вы опять что-то путаете, Вольраб!

— В свое время этот факт был установлен специальной комиссией, которая затем решала, как в рейхе должны относиться и к анархизму, и к самому Овербеку.

— Хотите сказать, что его отстранение от должности коменданта — результат выводов данной комиссии?

— Не факт. Но что, отстраняя его от комендантства, учитывали и ее выводы, — несомненно. — И потом, знаете ли, напряжение, которое каждый из нас испытывает от длительного пребывания в подземельях «Регенвурмлагеря»…

— Лучше скажите, что германец, подавшийся в анархисты, — это уже серьезный аргумент для любого уважающего себя психиатра, — согласился фон Риттер.

Шаубу повезло, что в тот самый момент, когда он вырвался из кабинета, начальник личной охраны фюрера Раттенхубер как раз появился там.

— Где вы так долго отсутствовали?! — угрожающе тараща глаза, поинтересовался личный адъютант Гитлера.

— Я не знал, что могу понадобиться фюреру.

— Обязаны были знать, — не стал щадить его Штауб, хотя и не имел права давать ему какие-либо наставления.

— И потом, я отсутствовал недолго.

— Но вы же понимаете, что с того момента, когда вас потребовал к себе фюрер, даже минутное отсутствие превращается в целую вечность откровенного безделия.

— Это вы так считаете?!

— Так считает фюрер!

«А ведь Гитлера одолевает страх! — постигал тем временем тайны фюрерской души и психики фюрера его личный секретарь Мартин Борман. — Он ведет себя, как подстрекатель вдоволь побушевавшей уличной толпы, который понял, что страсти утихли, громилы разбегаются, и получается, что отвечать за все содеянное придется только ему. Впрочем, страшит его, собственно, не то, что отвечать все же придется, а что остальные могут избежать наказания… Признайся, что и ты тоже время от времени ощущаешь нечто подобное! — тут же остепенил себя рейхслейтер. — Поэтому и стараешься держаться поближе к фюреру, Гиммлеру, Герингу… В надежде, что, в конечном итоге, найдется с кем разделить свои прегрешения».

Раттенхубер вошел несмело и остановился почти у самой двери. Однако фюрер взглянул на него с таким безразличием, словно начальник личной охраны топчется там целую вечность, поэтому во взгляде вождя прочитывался вполне естественный вопрос: «Как, вы все еще здесь?! Какого черта?!»

— Как там у нас в бункере, все готово? — вдруг ворвался в поток самоистязаний Бормана неожиданно будничный, а потому особенно коварный голос Гитлера.

— Простите, что вы сказали? — дуэтно переспросили Борман и начальник личной охраны, к которому, собственно, и относился этот вопрос.

— Я сказал, что хочу осмотреть бункер! — Гитлер поднялся и, решительно отсекая друг от друга, теперь уже плечо в плечо стоявших, личного секретаря и адъютанта, направился к двери. — И спрашиваю, готов ли он к тому, чтобы я мог осмотреть его.

— Насколько мне известно, — неуверенно молвил Борман, — он готов.

— Вот в этом мы сейчас и попытаемся убедиться.

Борман и Раттенхубер мельком, воровато переглянулись,

однако выразить недоумение ни тот, ни другой не решился.

— Что с ним? — вполголоса спросил Борман у Шауба, который до этого маялся в приемной, у приоткрытой двери и слышал весь их разговор с самого начала.

— Понятия не имею.

Вслед за фюрером и Шаубом они пересекли территорию, отделяющую рейхсканцелярию от входа в подземный бункер, который в связи с усилением налетов англоамериканской авиации стали усиленно готовить к приему в свои подземные клетушки высшего руководства рейха, и вновь переглянулись.

— Порой даже фюрера настигают иллюзии неверия и сомнений. Даже фюрера! Мы, его окружение, должны понимать это, — каждое слово Раттенхубер произносил раздельно и как бы само по себе, не связывая и не обуславливая его логикой мысли.

— Это предчувствие, рейхслейтер, — ни секунды не колеблясь, объяснил адъютант.

— Предчувствие чего? — они остановились в нескольких шагах от бункера, этой железобетонной «Валгаллы», и ждали, пока двое эсэсовцев из личной охраны откроют перед фюрером массивную бронированную дверь.

— Не знаю, чего, но знаю, что это не просто предчувствие, а предчувствие фюрера, — поднял вверх указательный палец Шауб. — Нам, земным, этого не дано…

— «Нам, земным»?..

— Да, рейхслейтер.

— Вы становитесь опасным, Раттенхубер.

— Никогда, рейхслейтер, я опасным быть не могу. Опасными могут быть только те, кто ненавидит фюрера и в дни его поражений, и особенно в дни его побед.

— За этими вашими намеками стоят конкретные имена? — насторожился Борман: уж не пытается ли фюрер раскрыть какой-то новый заговор.

— Имена заговорщиков всегда конкретны.

— Чьи же это имена? Что вы тяните, Раттенхубер?

— Вспомните, как повел себя фельдмаршал фон Браухич осенью 1939-го, когда Германия разгромила Польшу и пребывала в расцвете своей военной силы [25] Имеется в виду заговор германских генералов под руководством главнокомандующего сухопутными силами рейха Вальтера фон Браухича. Тогда фон Браухич собрал в Цоссене, неподалеку от Берлина, верных ему генералов и предложил отстранить Гитлера от власти, чтобы заключить мирный договор с Великобританией и Францией и таким образом исключить возможность войны с этими странами, а направить общие усилия на борьбу с Советским Союзом. Однако сорвал этот заговор сам фон Браухич, из-за своей трусости. .