Владимир Контровский - Нерожденный

Атака «Энтерпрайза» лейтенантом Томиясу

Истратив всю свою палубную авиацию, потеряв два авианосца и не добившись ожидаемого успеха, Ямагути вечером 19 декабря отдал приказ отходить к берегам Японии. Командующий Объединённым флотом замкнулся в себе, и офицеры штаба боялись задавать ему вопросы.

US Navy бросился в погоню. «Вы перестреляли птиц, – передал Хэлси вице-адмиралу Митчеру, командующему авианосным соединением, – теперь сожгите гнёзда. Вперёд!». Оба флота всю ночь шли на север, а на следующий день, 20 декабря, разведывательные самолёты Митчера обнаружили японские корабли. Расстояние до них было большим, сокращалось оно очень медленно, и командующий 58-м оперативным соединением, опасаясь с наступлением ночи упустить противника, приказал атаковать японцев с предельной дистанции. Самолёты ударной волны должны были возвратиться уже в темноте, и поэтому Митчер не поднял все свои самолёты. Для атаки японского мобильного флота было отобрано ограниченное число самых опытных лётчиков, и это, вероятно, спасло японцев от полного разгрома.

Сто двадцать пикирующих бомбардировщиков, шестьдесят пять торпедоносцев и сто пятьдесят истребителей атаковали японский флот около 18.00, и уцелевшие «зеро» не смогли их остановить. «Дзуйкаку» получил прямое попадание бомбы позади мостика, и шесть бомб разорвались вблизи корабля; в «Цукуба» попали две бомбы, не причинившие бывшему «Индомитеблу» заметного вреда; легкий авианосец «Тиёда» получил прямое попадание в кормовую часть полетной палубы; «Рюхо» получил незначительные повреждения от близких разрывов; две бомбы, попавшие в «Титосэ», повредили полётную палубу и затруднили взлёт и посадку самолётов. Авианосец «Хиё» подвергся комбинированной бомбовой и торпедной атаке; попавшая в него торпеда вывела из строя рулевое управление. В дрейфующий корабль попала ещё одна торпеда, вспыхнул большой пожар, и в 19.30 авианосец затонул.

Для «Хирю» тоже пробил час судьбы. Авианосцу-ветерану досталось две торпеды и четыре тысячефунтовые бомбы; пожар быстро вышел из-под контроля и распространился на все палубы, и уже в сумерках горящий авианосец был добит торпедами эсминцев охранения. Адмирал Тамон Ямагути отказался покинуть обречённый корабль и погиб вместе с ним. «Я проиграл битву, – заявил он своим штабным офицерам, пытавшимся уговорить его спастись, – и не вижу смысла жить дальше».

…Жёлтый дракон извивался и шипел под натиском орла. Удары мощного орлиного клюва раз за разом взламывали драконью чешую, и огненная драконья кровь превращалась в потоки горящего напалма, лившегося на японские города из чрева «летающих крепостей», взлетавших с Марианских островов.

И не было силы, способной погасить этот огонь…

Просторная бетонная коробка ангара-склада обладала отменной акустикой. Любые шумы, даже самые незначительные – покашливание, шорох одежды, скрип стульев, – здесь были слышны отчётливо и неестественно громко. Однако сейчас, несмотря на присутствие нескольких десятков людей, в ангаре царила полная тишина – напряжённая тишина, которая обычно сопутствует началу очень важных событий.

Почти все присутствующие принадлежали к высшим военным кругам Империи – они решали судьбы миллионов солдат, сражавшихся с неумолимо наступавшим противником. В первую очередь от этих генералов и адмиралов – и, конечно, от воли Императора – зависела жизнь и смерть их соотечественников, одетых в военную форму (и неодетых в таковую тоже). И только трое из собравшихся в ангаре не были представителями почитаемой в стране военной касты.

Высшие военачальники сидели полукругом на невысоких складных стульчиках, а за их спинами стояли молчаливые офицеры Императорского Генерального штаба. В центре полукруга возвышалась странная конструкция, напоминавшая своим подвижным раструбом шумопеленгаторную установку, смонтированную на стандартной корабельной 127-мм орудийной башне. К стальному боку башни приткнулись передвижной дизель-генератор и опутанная проводами контрольная панель с приборами. Гирлянда кабелей тянулась от генератора к загадочной установке и исчезала в её сером бронированном чреве.

А возле установки непонятного назначения стоял человек в штатском, из-за которого цвет генералитета и почтил своим присутствием этот ангар. Во внешности этого человека не было ничего необычного (за исключением ранней седины), но главным действующим лицом предстоящего спектакля являлся именно он – двое других штатских, замерших у генератора, были всего лишь его помощниками, ожидавшими распоряжений.

– Начнём? – полуутвердительно-полувопросительно сказал человек в центре, бросив быстрый взгляд на военных.

– Подождите, Миязака-сан. Может быть, вам всё-таки не стоит делать это самому? Вы слишком ценны, а любой из офицеров почтёт за честь…

Начальник Генштаба Умэдзу Ёсидзиро, произнёсший эти слова, был звездой первой величины в созвездии генералов, но Миязака только досадливо поморщился.

– Я самурай и сын самурая, а не только учёный! И теперь, когда решается вопрос о жизни и смерти моей страны, я должен поступать так, как повелевает мне моя честь! А кроме того, я абсолютно уверен в успехе и хочу передать эту мою уверенность всем вам! – и, не дожидаясь реакции на свою высокопарную тираду, он повернулся к помощникам и махнул рукой. Все движения Миязаки были стремительными, как будто учёный очень торопился и очень боялся опоздать.

Затарахтел запущенный дизель. Один из помощников учёного вынес канистру и со щелчком откинул крышечку на её горловине. Наклонив канистру, он наполнил небольшое блюдце и передал его Миязаке. Учёный поставил блюдце на столик перед полукругом сидевших военных – так, чтобы всем было хорошо видно, – и чиркнул спичкой. Вспыхнуло пламя – в блюдце горел высокооктановый бензин.

В бормотание генератора вошёл новый звук – басовитое гудение, словно заработал мощный трансформатор или соленоид. Башня мягко повернулась вокруг своей оси, и конический раструб, занимавший место спаренных пушечных стволов, качнулся вверх-вниз.

Учёный подошёл к панели управления, взглянул на приборы, удовлетворённо кивнул и что-то тихо сказал ассистентам. Потом он вернулся к столику, стоявшему в метрах десяти от башни с раструбом. Повинуясь жесту Миязаки, его помощники подняли канистру с пола и перевернули её прямо над головой учёного.

Бензин хлынул водопадом, мигом окатив Миязаку от макушки до пят. Резкий запах не оставлял места сомнениям – в канистре был именно бензин. А самурай повернулся лицом к башне и развёл руки в стороны, словно в молитвенном экстазе. Раструб с тихим жужжанием пополз вниз и замер в горизонтальном положении, нацелившись прямо в грудь Миязаки. Послышалось несколько коротких щелчков, и гудение изменило свой тон – оно стало каким-то насыщенным.