Владимир Контровский - Нерожденный

Страх, расползавшийся по всей Юго-Восточной Азии, катился приливной волной и по просторам Тихого океана: империя Ямато снова наступала, наступала быстро и победоносно. Прошло всего неделя после падения Оаху, и стотысячная американская армия на Марианах капитулировала. Японская эскадра подошла к Сайпану и предъявила защитникам острова ультиматум: «Сдавайтесь, или мы сожжём вас заживо, всех до одного». Это был блеф чистой воды – при всей своей мощи на такое «миязаки» не были способны (во всяком случае, пока), – но целая серия сокрушительных поражений сломила дух янки, и войска генерала Холланда Смита сложили оружие. Справедливости ради следует отметить, что самураи не перебили тут же поголовно всех пленных – Японии требовались рабочие руки. Зато с обессилевшими рабами сыновья Аматерасу не церемонились, приканчивая их на месте. Счёт американских военнопленных, погибших под штыками и катанами победителей, шёл на тысячи, и генерал Смит, попавший в плен вместе со своими солдатами, обратился к японскому генералу Тадамити Курибаяси с просьбой проявить человечность по отношению к пленным воинам армии США.

«Вы не воины, – ответил ему Курибаяси, глядя на американца глазами голодного хищника, – вы рабы, не нашедшие в себе мужества умереть с честью на поле битвы. И не вам, бледнолицые, говорить о человечности: вы всегда считали нас, азиатов, низшей расой и убивали нас веками, а совсем недавно вы, цивилизованные и гуманные, сожгли в Токио двести тысяч мирных жителей, стариков, детей и женщин, сбросив на них вашу сверхбомбу. Теперь пришёл наш черёд, и мы будем обращаться с вами так же, как вы обращались с нами: так, как вы этого заслуживаете». Смит посмотрел в глаза Курибаяси, в которых металось холодное злое пламя, и промолчал – что он мог сказать?

Японские войска продвигались к границам Индии. Австралия оказалась беззащитной – военная мощь США развеялась дымом, и теперь ничто не мешало японцам высадиться на северном и северо-восточном побережье Австралии. Флаги Страны Восходящего солнца взвивались над островами Полинезии – американцы отходили без боя, спешно эвакуировали свои гарнизоны или сдавались в плен, если отступать было уже некуда. Темпы наступления самураев сорок пятого года намного превосходили темпы их наступления года сорок второго – сыны Аматерасу почти не встречали сопротивления. Единственное, что хоть как-то мешало японцам в считанные недели подгрести под себя весь Тихий океан – это нехватка сил: у них попросту не хватало кораблей, самолётов и солдат, чтобы захватить и контролировать такую громадную территорию. Японцы ограничились созданием опорных баз в ключевых точках и не спешили ни развивать наступление на запад, ни высаживаться в Австралии, ни атаковать Камчатку, Северный Сахалин и Алеутские острова – осуществлять подобные операции было некем и нечем. Приоритетным считался удар по западному побережью Северной Америки – удар, который, по мнению генералов и адмиралов микадо, должен был решить исход войны. Опьянённые мощью боевых излучателей, самураи всерьёз планировали то, о чём не могли и подумать в начале войны – многосотттысячный десант в Америку, – и не отвлекались ни на что другое: ни на Австралию, ни на Индию, ни на Россию. «Крупную рыбу едят по кускам, – сказал адмирал Тоёда, – начиная с самого жирного».

Кроме нехватки сил и средств, был ещё и фактор времени. Тамеичи Миязака вылил на разгорячённые победами головы японских генералов ведро холодной воды, заявив, что он не исключает возможность создания американцами своих собственных излучателей, причём в ближайшем будущем. «Было бы большой ошибкой недооценивать гайкокудзинов, – сказал создатель «оружия богов». – У них есть и талантливые учёные, и промышленные мощности, и природные ресурсы. И есть ещё шпионы и предатели, и разного рода случайности, а если секрет Меча Богини перестанет быть секретом, я не уверен в нашей окончательной победе. И поэтому нам надо убить нашего главного врага прежде, чем он сумеет противопоставить нам равное оружие».

Любому другому высказанное вслух сомнение в победе империи Ямато обошлось бы дорого, но к словам «Великого Тамеичи», Того-Кто-Указует-Путь и Облекает-Плотью-Слов-Невысказанные-Мысли-Божественного-Тенно, военные прислушались: кто может знать о боевых излучателях больше, чем их творец-изобретатель? И если он допускает возможность того, что подобное оружие появится у янки, значит, у него есть на то серьёзные основания.

Слова Миязаки подвели черту под всеми спорами относительно плана ведения войны и направления следующего удара. Направление было окончательно определено, и в конце сентября 1945 года японские боевые корабли и самолёты появились у берегов Калифорнии и Орегона.

Осеннее утро было замечательным: умиротворённое голубое небо, солнце, не жгучее, ласковое, тёплый ветер, зелень холмов, синеющие вдали горы. «Рай, да и только, – подумал Лион, садясь в свой новенький «бьюик», блестевший чёрным лаком, – особенно после ада фашистской Германии, откуда мне удалось вырваться, чтобы не быть сожженным на одном костре вместе с моими книгами. А в Городе Ангелов действительно живут ангелы женского пола, достойные обожания за то наслаждение, которое они дарят мужчинам».

Он поднял глаза. Окно на втором этаже было приоткрыто, ветер шевелил занавеску, за которой (Лион был в этом уверен) стоит она , стоит и смотрит на него, провожая взглядом. «Жизнь прекрасна и удивительна, – думал Фейхтвангер, – особенно когда ты богат, знаменит и не настолько стар, чтобы женщины перестали обращать на тебя внимание. Да, женщины, мёд и яд, цель и средство, наслаждение и мука…».

Лион Фейхтвангер, писатель с мировым именем, с ноября 1943 года обосновавшийся в США, в пригороде Лос-Анджелеса, на вилле «Аврора», купленной за бесценок благодаря энергии и предприимчивости его жены Марты (и очень кстати подоспевшему гонорару Лиона за роман «Братья Лаутензак») был заядлым эротоманом [83]и, несмотря на свою весьма невзрачную внешность – малый рост, худоба, близорукость, тоненький голос, – и далеко не юный возраст (ему перевалило за шестьдесят), пользовался большим успехом у прекрасной половины рода человеческого и частенько ночевал не дома, а в городе, у очередной пассии, не слишком беспокоясь о том, чтобы выдуманные причины этих его отлучек выглядели хотя бы правдоподобно. Марта к безудержному кобеляжу мужа относилась спокойно, не допуская только, чтобы очередная его girl-friend слишком уж рьяно претендовала на роль «внештатной жены». Брак четы Фейхтвангер был своеобразным – «открытым», как они его называли, – и Марта тоже периодически заводила романы на стороне (хоть и не столь активно, как её супруг).