Владимир Контровский - Нерожденный

Градус веселья постепенно повышался. Банкет медленно, но верно приближался к той грани, за которой начинается обыкновенная пьянка, когда капитан Евстигнеев, воздававший должное искусству заокеанских кулинаров, услышал за спиной мелодичный женский голос:

– Мистер Ивстигни, что вы бы хотеть?

Майор обернулся и мгновенно перестал жевать. Перед ним стояла очаровательная молодая американка в кружевном белом платье не слишком значительной длины и смотрела на него так, что Владимиру тут же захотелось, чтобы все здесь присутствующие немедленно отправились куда подальше (на кудыкину гору, куда Макар телят не гонял, к едреней фене) и оставили бы их наедине.

– Что вы хотеть, мистер Ивстигни? – повторила красотка (по-русски она говорила с сильным акцентом и коверкала слова, но понять её было можно). – Я жить здесь, Вашингтон, и вы спасать мой дом от японский огонь.

«Если я тебе скажу, чего хочу, – подумал майор, окидывая взглядом ладную фигурку американки, – ты в обморок брякнешься. Хотя нет, не брякнешься: от тебя, подруга, хлещут такие биотоки, что если тебя усадить за пульт «соловья-разбойника», ты полгорода снесёшь на хрен. Ох и девка, огонь с дымом…».

Однако отвечать было надо (невежливо оставлять без ответа вопрос, заданный дамой, причём заданный дважды), и Евстигнеев сказал первое, что пришло ему на ум:

– А можно посмотреть кабинет вашего президента? Интересно мне, где он работает.

Женщина на секунду задумалась, потом тряхнула волосами, нашла взглядом одного из офицеров охраны, подошла к нему и что-то спросила. Офицер посмотрел на неё, потом на Евстигнеева, чуть заметно улыбнулся и кивнул. Американка танцующей походкой вернулась к столу.

– Go, – сказала она, улыбаясь. – Идти можно, да.

Они спустились на первый этаж и прошли в Западное крыло Белого дома, и никто из встречных ими офицеров охраны не выказал при их появлении ни малейшего удивления.

– Здесь, – сказал девушка, толкнув тяжёлую дверь. – Заходить, мистер Ивстигни.

«Кабинет как кабинет, – подумал майор, разглядывая массивный письменный стол, картины на стенах и портьеры на окнах, – только круглый. И диваны мягкие… Гхм, диваны: обстановка того, располагает… Хотя кто его знает, что у этой бестии на уме?».

Он стоял и смотрел, а женщина вдруг приблизилась и прижалась к нему горячим гибким телом.

– Ты хотеть смотреть, да? – прошептала она. – А больше ты ничего не хотеть?

У майора закружилась голова, словно после многочасовой работы на излучателе.

– Как хоть тебя зовут, милая? – пробормотал он, тщетно пытаясь отстраниться.

– Моника, – руки американки нежно легли на плечи Евстигнеева. – Darling…

«Да пропади оно всё пропадом, – с отчаянной решимостью подумал майор. – Эх, была не была!».

Рука «соловья-разбойника» легла на бедро Моники, сместилась вниз и двинулась обратно вверх, под край подола.

– Здесь нет можно… – жарко зашептала женщина. – Later… Потом… Дома, ночь, not here… Здесь можно только… Сейчас…

С этими словами она скользнула-стекла по груди Владимира, присела на колени у его ног и одним движением расстегнула «молнию» на его джинсах.

«Ох и ни хрена себе! – подумал ошарашенный майор. – Во буржуйки дают!».

Среди политиков нет места простым человеческим эмоциям – политики, нарушающие это правило, долго не живут. Сталин хладнокровно наблюдал, как японские мечи всё глубже вонзаются в хребет североамериканского материка, и протянул Соединённым Штатам руку помощи только тогда, когда их положение стало отчаянным. Вождь известил союзников о том, что секрета «миязак» больше не существует, и что Советский Союз располагает своим собственным лучевым оружием, ничем не уступающим японскому, и предложил передать США технологию производства боевых излучателей, а также поставить несколько образцов СР вместе с операторами-инструкторами. Взамен Сталин потребовал поделиться «атомным секретом»: мы вам русские «миязаки», вы нам американскую ядерную бомбу.

«Коммунисты берут нас за горло» – посетовал Трумэн. «Они только берут, – ответил ему военный министр Генри Стимсон, – а японцы уже взяли, и скоро придушат. У нас нет другого выхода, разве что залить всю нашу страну боевыми отравляющими веществами, не щадя никого – ни своих, ни чужих, – и превратить её в мёртвую пустыню. А русские могли бы потребовать и большего. Надо соглашаться, господин президент, пока не поздно».

После разгрома американских войск под Сакраменто Сталин действительно мог бы потребовать большего – территориальных уступок, передела сфер влияния, признания всей Европы «красной зоной», – но не стал жадничать. Как прагматичный политик, он прекрасно понимал, что зарываться не стоит: если самураи раздавят Соединённые Штаты, овладеют всем промышленным потенциалом Америки и получат в качестве трофея американскую атомную бомбу, справиться с разжиревшим жёлтым драконом один на один будет очень непросто. Существовала и вероятность того, что американцы всё-таки сумеют (и успеют) создать собственное лучевое оружие, и тогда русская козырная карта будет бита. Жаркое из синицы в руке – неплохая закуска, а до журавля в небе мы ещё доберёмся.

Несмотря на предостережения Миязаки, появление у противника излучателей стало для японцев полной неожиданностью – к такому самураи не были готовы. Гибель «фугаки» в Айдахо сочли следствием попадания машины под «дружественный огонь» – в неразберихе боёв с применением «миязак» такое случалось, – но когда захлебнулась японская танковая атака в Колорадо, генералам империи Ямато стало ясно, что время монопольного владения «оружием богов» для них кончилось. Анализ соотношения сил показывал, что при наличии излучателей у обеих сторон японская армия вторжения в США будет разгромлена – по всем прочим силам и средствам ведения войны американцы имели явное преимущество. И тогда японцы пошли ва-банк, бросив на Нью-Йорк и Вашингтон все имевшиеся у них дальние бомбардировщики, оснащённые «миязаками».

Нью-Йорк серьёзно пострадал – в городе были и пожары, и разрушения, и жертвы, – но Вашингтон остался почти невредимым: над столицей Соединённых Штатов «фугаки» встретились с русскими «соловьями-разбойниками» – с дальнобойными излучателями СР-5, составившими основу противовоздушной обороны. Самураи потеряли восемь боевых машин и ещё несколько бомбардировщиков дотянули до аэродромов Калифорнии только благодаря тому, что у них вышли из строя один-два двигателя, а не все шесть. Операторы-мангусты впервые столкнулись с противником в ментальном бою – в бою, правил которого ещё никто не знал.