Владимир Свержин - Заря цвета пепла

– …Капитан, а если, например, так: я выкатываю глаза, шо от касторки, и ломлюсь внаглую с криком: «Мне по делу, срочно!», буквально: «Отечество в опасности, пустите, пока не началось!»

– В смысле, что не началось?

– Ну вот, началось. Вальдар, девять честных граждан из десяти без слов поймут, что то, чему предстоит начаться, не их ума дело. И только некоторые зануды, вроде тебя, которым важно в каждой графе нарисовать портрет галки, будут задавать дурацкие вопросы.

– Ну хорошо, а если будут?

– А это абсолютно секретно, только самому Доброму Партийцу.

– Кому?

– Бонапарту, в дословном переводе.

– Ладно, предположим, ты прорвался. Что ты ему скажешь?

– Да шо скажу? Сдам всех по полной, начиная с Метатрона.

– Замечательно. Что ты сдавать-то собираешься?

– Что Метатрон ищет Людовика XVII.

– Превосходно! Во-первых, Наполеон пока всего лишь генерал, и поэтому юный дофин его интересует постольку-поскольку; во-вторых, с тем же успехом ты можешь сказать, что Людовика ищет Тутанхамон. Мы ничего про Метатрона не знаем. Даже де Морней и тот ускользнул.

– Мог бы не напоминать.

– Я не напоминаю, а констатирую.

– Да ладно, вон твоя приятельница осталась. Если что, возьмем ее. Месье Арман тут же объявится – это к гадалке не ходи и в воду не смотри.

– Объявится, да не один. Здесь мы играем на его поле.

– Но это уж как мы дело поставим. А что касается «интересует, не интересует», то представь себе расклад: поплыл себе наш старый друг Бонапартий за зипунами в Египет, и, пока он там будет мамелюкам пирамиды строить, в смысле, мамелюков у пирамид – шандарах, во Франции уже опять король! Что тогда? Бонапарту фараоном себя провозгласить?

– Это вряд ли, – ответил я. – Но пока мы не знаем, для чего Метатрон ищет Людовика. Может, посадить на трон, может, увезти из страны, может, и вовсе уничтожить? Нам об этом известно со слов де Морнея и театральных вздохов его сестры. А верить им – ну, ты понимаешь.

– В кои-то веки слышу разумные слова. Я уж было подумал, что Софи тебя того… окончательно приголубила и будешь ты теперь боеспособен, как жирный парижский голубь Пикассо.

– У Пикассо была голубка.

– Однохренственно. Хоть ты и зануда, надеюсь, в голубку все же не превратишься.

– Карета! Карета! – раздалось с афишной тумбы.

Мальчишка, восседавший на ее железном колпаке, тыкал пальцем, указывая на движущуюся вдоль улицы кавалькаду. Шестеро всадников кортежа, экипаж, запряженный четверкой лошадей. Еще двое кавалеристов замыкали выезд. Плюмажи качались над шляпами наездников, егерские мундиры радовали глаз яркостью. Толпа возбужденно зашумела. Те, кто принес на улицу Победы жалобы и прошения, напряглись, готовясь рывком преодолеть расстояние до крыльца, чтобы вручить бумагу кому-нибудь из адъютантов полководца, а если повезет, и ему самому.

– Вот они – бурьяны славы! – проталкиваясь поближе к месту, где, по его расчетам, должна была остановиться карета, со слезой в голосе комментировал Лис. – Тяжела ты, треуголка Бонапарта.

– Куда прешь?!

– Хуторянин, пропусти ветерана Азенкура, тебе шо, повылазило?

– А это что такое? – Взгляд моего друга выхватил из толпы темноволосого смуглого мужчину, по виду южанина, в черном дорожном плаще.

Он мягко отделился от афишной тумбы и начал пробиваться ко входу в особняк, выхватывая на ходу изо рта дымящуюся трубку.

– Что случилось?

– Сдается мне, Капитан, шоу Бонапарта щас будет разрыв шаблона.

– В каком смысле?

– В осколочном! Это террорист!

– С чего ты взял?

– Капитан, ты дилетант! Вся толпа с прошениями держит руки наружу, а у этого одна рука с тлеющей трубкой, вторая под плащом… у него там пистоль или, что вероятнее, бомба.

Карета поравнялась с крыльцом, дружные крики «Виват!» сотрясли улицу, задребезжали стекла в окнах. Кортеж остановился, открылась дверь особняка, и на пороге, сопровождаемый адъютантами, появился любимец славы, отточенный меч республики, покоритель Италии. Он был худощав, невысок, длинные черные волосы, забранные в пучок, контрастировали с серыми, цвета холодной стали, глазами, яркими на бледном, слегка желтоватом лице. Толпа снова взвыла, суетливо замахала руками, на мгновение превращаясь в единый живой организм с сотней конечностей.

– Ложись! – заорал Лис.

Я увидел его глазами, как брюнет распахивает плащ, в руке его, действительно, гранада [42], как он подносит трубку к фитилю. Взмах, бросок, выстрел…

Толпа с криком и визгом бросается в разные стороны: кто – закрывать генерала, кто – прочь от кареты, а кто, включая егерей кортежа, – прямиком к Лису.

– Идиоты! – вопит Сергей. – А если там второй метатель?!

Его никто не слушает. Всадник прыгает на него прямо с коня, спеша выхватить разряженный пистолет, скрутить и повалить на землю.

– Придурки малахольные! Бездари! Шоб вам всю жизнь подкованных лягушек есть!

– Отставить! – слышен над головой моего друга на удивление спокойный голос Бонапарта.

В чем в чем, а в хладнокровии ему не откажешь. Егеря выпрямляются с неохотой и явной досадой, как псы, у которых хозяин отнимает их законную кость. Двое удерживают Лиса за руки, один сзади, за шиворот. Бонапарт стоит перед ним, держа в руках чугунный шар с отверстием под фитиль. На затравочной трубке заметна внушительная щербина.

– Ты стрелял в гранаду?

– Шо спрашивать, сами не видите?!

Сергей получил чувствительный тычок под ребра.

– А ну, повежливее с генералом!

– Выходит, ты сбил фитиль в полете?

– Так и есть.

– Отменный выстрел.

– Спасибо на добром слове. Если б ваша легкоконная модная лавка еще не бросалась на честных граждан, так и бомбиста бы, глядишь, схватили. Это ж не охрана, а хор галантерейных приказчиков наутро после гулянки!

Бонапарт недовольно усмехнулся:

– Отличный выстрел, острый язык… Может, еще что умеешь?

– Да не вопрос! Разрешите продемонстрировать?

– Отчего же, показывай. – Наполеон собрался было скомандовать егерям отпустить пленника, но лисовское показательное выступление уже началась.

Пятка его левой ноги обрушилась на стопу конвоира, стоявшего слева. Тот от боли не успел сообразить, что происходит, ослабил хватку и тут же, получив локтем в подбородок, уселся на мостовую. Второй страж немедля последовал за ним, хватаясь за расплющенный нос. Третий попытался еще сильнее ухватить смутьяна за шкирку, но пустое: мой напарник уже развернулся, сбивая захват, цепляя противника обеими руками за вихрастый затылок и с силой опуская его навстречу летящему вверх колену. Егерь рухнул наземь, но прежде, чем он упал, его сабля перекочевала в руки Сергея.