Владимир Свержин - Заря цвета пепла

– Может, теперь, лейтенант, вы потрудитесь объяснить, что все это значит?! – с порога набросился на Сергея разъяренный до белого каления Бонапарт. – Чего ради я вынужден притворяться слугой, когда мои солдаты томятся в плену?

– Конечно-конечно, мой генерал, ну шо вы кипятитесь, как геенна огненная в день всех святых? Операция ж идет, как вы того хотели. Мы заняли господствующие позиции и совершили на них обходной маневр.

– Кого же это мы обходим?

– Препятствия, мой генерал. Ну, посудите сами: в две сабли мы с вами не прорубимся к месту, где содержатся пленные французы. А даже если и прорубимся, то лишь для того, чтобы нас похоронили там у входа в назидание всем остальным. Я больше скажу: даже мой друг, барон де Вержен, а уж он знает толк в шинковании неверных, – и тот бы не отмахался клинком от толпы мамелюков этак тыщи в две-три.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Ну, шоб стало окончательно и бесповоротно ясно, шо нам пока ничего другого не остается.

– Что за ерунда! – Кулаки Бонапарта сжались, в глазах мелькнул гневный огонь.

– Не-не, мой генерал, не подумайте плохого. Мне ж тут самому засиживаться не с руки. Оно все замечательно и роскошно, но бей загрузит меня подарками и отправит в Стамбул к родичу-султану с изъявлением верноподданнических чувств. И только чалмой помашет вслед, – прощай, мол, друг Осман Сулейман, мы расстаемся навсегда под белым небом января! Хотя какой там январь?! Буквально же завтра-послезавтра курьерской байдаркой и отошлет. Так шо времени у нас самая малость. А следовательно, шо? Раз мы ничего в этой ситуации сделать не можем, надо менять ситуацию.

– Ты что-то задумал?

– Мой генерал, я не просто задумал, я уже делаю. После того циркового представления, которое состоялось нынче днем на рынке, после трюка с раздачей золота и рассказами о несметных сокровищах, которые вот-вот попадут в наши с Мурадом руки, я уверен: ближайшие собратья-беи уже оповещены о столь значительном событии в жизни их александрийского коллеги. Наверняка верные слуги, не щадя живота своего, теперь спасают кипящих, шо тот чайник, господ от захлебывания ядовитой слюной. Я ливр за сто даю, вся эта толпа голодных шакалов не завтра, так послезавтра сбежится с пожеланием долгих лет Мураду и вашему покорному слуге, а заодно – с категорическим требованием поделиться честно награбленным.

Лицо Наполеона просияло:

– У самого Мурада, не считая ополчения, во всех его владениях три с половиной тысячи всадников. Окрестные беи могут выставить против него не менее пятнадцати, естественно, совместными усилиями.

– Очень верное замечание, мой генерал.

– Конечно, – Бонапарт уже оседлал своего любимого конька, и мозг его теперь работал, легко обгоняя по скорости обработки информации компьютеры третьего поколения, – в этой армии все будут биться против Искандера но каждый – сам за себя. И эту разобщенность можно будет использовать.

Лис поднял глаз в потолок:

– Я думаю, ежели каждому из беев по глубоко таинственному секрету вдруг станет известно, шо с одним из них Мурад, по старой дружбе, все же решил поделиться, то в нужный момент у них появится неотвратимая потребность озираться по сторонам, вместо того чтобы суетиться и устраивать танцы с саблями на поле боя. Здесь, на Востоке, ударить собрата в спину – хороший тон.

– Браво, Рейнар, браво! – итало-корсиканской скороговоркой частил Бонапарт. – И если александрийцу об этом ничего известно не будет, перед ним встанет непростая задача – как уравновесить силы.

– В самую дырочку! И вот тут ему может пригодиться некоторое количество прекрасно обученных пленных французских солдат и офицеров.

– По моим расчетам, их здесь должно быть не менее пяти тысяч.

– Думаю, этого будет вполне достаточно, чтобы шалунья Ника вновь бросилась в ваши объятья.

– Все бы хорошо, Рейнар, только это лишь предположения. Что, если бей не пожелает вооружить французов, опасаясь, что мы выступим на стороне врагов?

– Мамелюки ж сами в прошлом – вооруженные рабы, так шо думаю, мысль бросить в бой собственных пленных Мураду стукнет в голову сама собой. Ну а нет, я ему сам в нее постучу. Наведу на мысль, подскажу, шо к чему тулить. Вступлю в переговоры с французским командующим…

– Каким еще командующим? – насупился Бонапарт.

– Мой генерал, откуда же я знаю? Главное, чтобы вам он был известен…

Я собрался было вскочить в седло, но Гаспар остановил меня:

– Там на улице ожидает фиакр.

– Какого черта? – нахмурился я. – Не хватало еще, чтобы кучер…

– Кучер в «Тюр-лю-лю», отмечает годовщину женитьбы старого приятеля. Ваша подружка, гражданин майор, та еще штучка, все предусмотрела.

Я молча кивнул. Хотелось верить, что так. В конце концов, если сейчас проскочить и никто не заметит, что я уехал в экипаже, то очень скоро и Бернадоту, и Талейрану доложат, что майор Арно внезапно исчез от ворот конюшни и что во дворе остался недавно купленный им конь со всеми вещами этого славного офицера. Пусть до поры до времени ломают голову себе, а не шею – мне…

Возле «Шишки» ожидал другой экипаж, куда менее комфортабельный: большая телега, груженная бочками.

– Он сказал, – не вдаваясь в подробности, промолвила Мадлен, – что если вы тот, за кого себя выдаете, то вопросов задавать не будете.

Я поглядел на телегу. Мог ли я забыть, как покидал великий город два с четвертью века назад?

– Какая из бочек? – со вздохом уточнил я.

– Вон та, – просияла Мадлен, указывая на довольно объемистую емкость, пропахшую вином. – Только он велел сдать оружие.

– Это еще что за новости?! – Я возмущенно сдвинул брови.

– Лишь мера безопасности. Если он убедится, что месье не шпион, вам его вернут.

Я неохотно отстегнул саблю и полез на телегу.

– Дай вам бог удачи, – напутствовала Мадлен.

Ехать пришлось долго. Спасибо хозяйке «Шишки», она предусмотрительно загрузила в чрево бочки плотный обед. Но все же от тряски и винных паров уже начинало изрядно мутить. Так что, выпусти меня сейчас на волю и дай в руки клинок, я бы, пожалуй, выглядел бледновато. Наконец экипаж остановился во дворе какого-то заброшенного аббатства, хотя люди, суетившиеся вокруг телеги, меньше всего походили на монахов. Судя по рукоятям пистолей за поясами, как минимум одна из заповедей жителями этой укромной обители соблюдалась не особо строго. Мое появление монастырская братия восприняла абсолютно спокойно. Должно быть, не в первый раз люди попадали сюда таким экзотическим образом. Один из «чернецов», бегло окинув взглядом мой офицерский мундир, окликнул командира, и тот, отвлекшись от погрузочно-разгрузочных работ, занялся гостем.

– Вас ждут, месье. Рекомендую переодеться. Не волнуйтесь, вот это все, – он указал на мое форменное одеяние, – хорошенько выстирают. Вы же не хотите, чтобы от него несло вином на пару лье вокруг? К тому же не стоит пугать ребенка. – Он вдруг осекся, понимая, что сказал лишнее, но, спохватившись, кивнул в сторону облупленной церкви. – Идемте.