Вадим Сухачевский - Доктор Ф. и другие

— И если бы ты... — сказал я, охваченный нежностью к ней. — Если бы ты могла им посоветовать... — Не знал, что продолжить, и только смог спросить: — О чем ты сейчас думаешь?..

Ожидал, что она снова заговорит о судьбе мира и о его спасении, но услышал в ответ:

— А смеяться не будешь?

— Я?!..

— Ты!.. Потому что я думаю сейчас... Ты не поверишь!.. О дырке в чулке!

— ?!..

— О том, что туфли тесные! — воскликнула она и, сняв одну туфельку с ноги, отшвырнула ее подальше в глубину склепа, где мы находились. — Им важно, чтобы модель была непосредственно от Диора, а остальное для них не имеет значения! Колодка, например!.. Говорю с тобой — и мучаюсь от боли!.. Посмотри, какая мозоль!

Я присел рядом на сундук и взял в руки ее прекрасную, миниатюрную щиколотку, затянутую в светлый шелк. Под чулком, действительно, взбухла водянистая мозоль, так что я не понимал, как она ухитрилась при этом довести меня до конца винтовой лестницы.

— Больно? — спросил я.

— Уже — нет, — сказала она.

— Если надо, я тебя понесу.

Лиза спросила:

— А куда?

— Тут есть другой выход?

— По-моему, должен быть, но я точно не знаю... И нога болит... Давай посидим...

С ней... Вот так, рядом... Ее нога на моих коленях... Боже, если есть еще какое-то представление о счастье!.. Как сейчас: молчать, сидеть...

Наверху, кажется, уже пришли к миру и теперь общими усилиями ломали потайную дверь...

Черт с ними! Не имело значения! Существовало только это крохотное «сейчас», крохотное — и бесконечное, забравшее в себя целиком...

— У нас несколько минут, скоро они сюда нагрянут, — сказала она. — Как думаешь, поищем другой выход или будем их дожидаться?

Я промолчал. Здесь, по крайней мере, хотя бы эти мгновения были целиком наши. Кажется, Лизе тоже не хотелось их обрывать.

— Может, — тихо спросила она, — хочешь еще что-то узнать обо мне?

— Не хочу... — сказал я.

Просто вот так сидеть, молчать. До скончания века, до гибели Вселенной...

— Нет. Наверно, хочешь. Спрашивай... А то несправедливо получается: я о тебе почти все знаю, а ты обо мне — по сути ничего. Кем я, например, была до того, как... Ну, до того, как влезла во всю эту историю?

— Ну, кем?.. (Видит Бог, ничего я не желал знать, кроме этой минуты, отрубившей все.)

— Шлюхой! Уличной девкой! — неожиданно зло выстрелила она. — Нужны другие синонимы?

— И этих тоже было не нужно, — сказал я. — Мне это безразлично.

Безразлично! Конечно же! Я был влюблен, и лишь сейчас в полную меру это осознавал... Бог ты мой! и ее нога в порванном чулке на моем колене!..

Ногу-то она как раз и вырвала. Уселась на сундуке, неприступная, как фараонесса:

— Нет! Я обязана сказать!..

Девятая глава

МЫ ПЛЫВЕМ ПО РЕКЕ. «СЕМНАДЦАТЫЙ». ОТКРОВЕНИЕ

1

Благоприятен брод через великую реку.

Из китайской «Книги Перемен»

— ...Во всяком случае — сейчас!..

Дальше она говорила быстро-быстро, не давая мне вставить слова:

— Я не знаю своих родителей... Господь им, конечно, судия... Детдомовская... Из-под Оренбурга... И все же каким-то чудом поступила в университет! Не где-нибудь — в Москве... Ах, Сережа, понимаю сейчас — рукотворное было чудо! Все у них, конечно, было вычислено заранее!.. И всегда они за мной приглядывали! Наверно, с самого рождения я была у них под колпаком!.. Когда меня исключили — просто не оказалось другого выхода!.. Ни денег, ни жилья... Один путь, некуда больше деться... Так оно и вышло... И тут вдруг сходу предлагают золотую клетку!.. Да такую!.. Ну, ты видел!.. Ниже падать мне было все равно некуда!.. И выше, наверно, возлетать...

* * *

— Черт!.. (Голос был Снегатырева.) Спичек, ясно, ни у кого?.. Некурящие все, туды-ть вашу!.. Любаня, давай ты первая, у тебя глаз позорче...

— Ага!.. Как что — так Любаня! Как сортиры чистить — тоже Любаня!.. А как насчет премии!..

— Ладно, ладно... (Это уже Орест Северьянович — медовым голосом.) Насчет сортиров отменяется...

— А как Лайме — так «Филодоро»!

— Ну-ну, будет и тебе «Филодоро».

— Только мне — нумер второй! И цвета беж!.. И чтоб — к Новому году!

— Ладно, Любань, ты ж мое слово знаешь, не обману. Давай, иди, не мелочись!..

— А с этим... (Чуть сипловатый после драки голос Готлиба.) Как бишь его?.. С Двоехе... С Двоехоровым — что? (Кажется, противоборствующие стороны все-таки пришли к некоторому консенсусу.)

— А что он?

— Лежит, не дышит.

— Скучный весь... (Любаня, кажется.)

— Ну и Лады!.. Шмакова загасили?.. Вот и положьте их рядом, пускай отдыхают, оклёмываются... Афанасий, готов?

— Усегда готоу! Як пионэр!

— Любаня, готова?

— Готова!.. Как что — так сразу Любаня, сразу никого у них, кроме Любани!..

* * *

— Ну вот... — сказала Лиза. — Надо что-то решать. Будем искать другой выход?

— Давай попробуем.

— Факелы лучше погасить, — посоветовала она, — а то они нас увидят.

Какой-то валявшейся возле ног доской я быстро забил пламя. В наступившей тьме услышал, как она отшвырнула обе туфельки:

— Тогда мне придется босиком. — С этими словами она встала с сундука и тут же вскрикнула: — Ой! Здесь везде битое стекло!.. Нет, далеко мы так не уйдем...

— Понесу тебя, — сказал я и решительно подхватил ее на руки.

Лиза обняла меня за шею, в кромешной темноте, нас еще теснее спаявшей, став почти что частью меня. Я совершенно не ощущал ее веса. Сердце заходилось в груди от такой близости ее дыхания.

— Сейчас бы фонарик... — проговорила она.

Я не стал отвечать — не хотелось в этот миг лишних слов. Да и не нужен был нам никакой фонарик — я вдруг понял, что хорошо знаю, в каком направлении следует идти, хотя еще не отдавал себе отчета в том, откуда оно происходит, это знание. То был не свет, а некое предощущение света, но такое же явное, как если бы всамделишный свет откуда-то из глубины манил к себе.

По всему, через несколько шагов я должен был наткнуться на стену, однако я продолжал беспрепятственно продвигаться в пустоту. И тем не менее, каким-то загадочным образом мы явно очутились в другом помещении, здесь уже не пахло той затхлостью, и голоса наших преследователей, хотя и звучали теперь совсем неподалеку, но были отделены какой-то невидимой преградой.

— Чую, тута они были, — пробасил Афанасий. — Тильки-тильки.

— Что-то жгли, — сказал Гюнтер. — Тут где-то должны быть факелы.

— Ой, вот он! — вскрикнула Любаня Кумова. — Еще горячий — плечо обожгла!

— Надо зажечь, — произнес Орест Северьянович. — Эх, как же мы так опростоволосились! Без спичек! Афоня, голубчик, ты же у нас умелец! Что-нибудь сможешь сотворить?

— Ежели тильки пальцем искрэ дать...

— Давай, голубчик, давай свою искрэ. Отблагодарю! И в приказе отмечу!