Виктор Глумов - Школа наемников. Враги по оружию

— Как себя чувствуешь? Ты ранен.

— Мелочи, — отмахнулся Артур. — В ушах немного звенит, но это ерунда. Если яд и попал, то совсем немного. Я здоровый, ничего мне не будет. — И посмотрел с недоумением.

— Я подумал… — прошептал Лекс. — Ты все сделал правильно, у тебя не было выбора. Омеговцы… Среди них тоже дерьма хватает.

Приковылял Орв, осмотрел киевлянина и вздохнул:

— Плохо–плохо, к утру умрет. Ф–фалко, хорофый был муфык. — Резко вскинул голову, уставился на Артура и провел пальцем по его щеке — парень отшатнулся. — Плохо. У кровософов яд. Они не нападают фтаями. Прилетают ночью и пьют кровь. У людей — редко. Эти фтранные. Много фтранного. Голофа в голове. Ф–фледят.

— Ты точно в порядке? — спросил Лекс.

Подумав, Артур кивнул. Подождал, когда Орв удалится, и поделился подозрениями:

— Мне кажется, он както связан со всем, что происходит.

— Не торопись с выводами. Совпадение. — Лекс хлопнул в ладоши. — Выставляем караул. Первая смена — Артур и Петр, вторая — я и Авдей. Ломако выбыл, значит, потом Орв и кто–то еще…

— Орф–ф фам, вы уффтали, фпите.

Превозмогая себя, Лекс кое–как расчистил от трупов кровососов место для отдыха. Мгновение — и он провалился в сон, успев подумать, что никогда в жизни так не уставал.

Когда толкнули в бок, курсант вскочил, проморгался: Артур. Измученный, усталый, в глазах странный блеск. Он рухнул на нагретое место и прохрипел:

— Ломако умирает.

Донесся протяжный стон. Посеребренное луной лицо бывшего раба блестело от пота, брови сошлись у переносицы, от сжатых губ протянулась ниточка слюны. Он дрожал, выгибался всем телом и скрипел зубами.

Авдей просыпаться отказывался: мычал и отмахивался. Пришлось хватать его за шкирку и ставить на ноги. Авдей хотел было кулаками помахать, но притих, нахохлился, вцепившись в карабин.

Луна светила в середину площадки; отражая свет, глаза убитых тварей горели синим. Вдалеке выли волки, вверху каркали заприметившие добычу падалыцики. Спикировали на скальный уступ, изогнули шеи — ждали, когда люди уйдут и оставят им дохлых кровососов.

Лекс отчаянно боролся со сном и с мыслями. Он знал: спусти их с цепи — собьют, оползнем накроют и погребут под завалами. Выбирайся потом…

Всхрапнув, Авдей завалился на бок. Сидя заснул, ползуновий выкидыш! Лекс собрался его пнуть, но передумал. Он и один справится, пусть лучше потом Авдей Орва подстрахует. Чтобы не замерзнуть, курсант на цыпочках бродил вокруг спящих и прислушивался к подозрительным звукам. От усталости подташнивало, веки слипались сами собой. Когда вернется в Цитадель — а в том, что вернется, Лекс уже не сомневался, — проспит целые сутки. Вымоется и сразу уснет. На мягком матрасе, под чистым одеялом.

Орв открыл глаза в тот момент, когда Лекс склонился над ним, чтобы разбудить, встал рывком, вытащил карабин и уселся лицом к выходу.

— Лофись, парень. Ты уфтал.

— Разбуди на рассвете, понял?

Мутант кивнул.

— Повторяю: не когда тебе вздумается, а на рассвете. А Авдея сейчас растолкай.

— Понял. Фпи, не волнуйффя…

Последнее, что помнил Лекс, — Орв, склонившийся над Авдеем. Авдей, не сопротивляясь, уселся спиной к мутанту и вперился в небо.

Стая кровососов терзала других, Гуса почему–то не трогала. Гус слышал, как закричал кто–то из бандитов, и порадовался: на тебе, получи, неблагодарные твари, аукнулось вам мое унижение! Он отступил к скале, в темноту. Ничего себе битва… А ведь люди, похоже, выстоят. Вон, Ломако как руками машет, махнул левой — пять кровососов зашиб, махнул правой — семь. Остальное «мясо» орало, стреляло, металось. Про Гуса ненадолго забыли, и он понял: шанс. Единственный шанс. У него всегда было хорошее чутье на возможности и еще лучшее — на неприятности. Правда, в последнее время интуиция подводила, иначе мальчишек он в первый же день пристрелил бы и засолил, чтобы мясо не пропало. Нет, поверил. Сначала Артуру, наивному такому, а потом и Лексу, падали омеговской. Думал, если будет бойня, парни пригодятся, ведь убить и засолить их он всегда успеет. Оставил про запас.

И как все обернулось? Черная неблагодарность. Нынешняя молодежь не имеет представления ни о совести, ни о чести. Своего спасителя бьют, унижают. И все из–за чего? Из–за девки! Не понимают нынешние дети: ты у себя один–единственный, только о себе заботиться надо в любом случае и в первую очередь.

А Гус понимает. У него все было: и жены, и положение в обществе. Тогда в первый раз интуиция сбой дала, и он размяк, к людям стал снисходительнее, а его схватили и сюда засунули. И второй раз — та же самая ошибка!

Теперь ему, человеку с тонкой организацией чувств, приходится влачить жалкое существование бок о бок с «мясом», да еще и зависеть от него. Завтра бандиты поймут: нет схрона…

Под ложечкой заныло. Если бы кровососы всех бандитов сожрали, всех сволочей неблагодарных!.. Нет, ждать милости — придурь. Нужно действовать самому.

Гус по стеночке, тихо, просочился наружу. Огонь костра, крики, визг кровососов остались за спиной. Он плохо видел в темноте, а луна еще не поднялась из–за гор. Осторожно, бочком, двинулся вперед, но почти сразу споткнулся, покатился вниз и растянулся на камнях. Шипя сквозь зубы, ощупал себя: вроде ничего не сломал, а вот колено болит, распухло. Да, ночью ходить по горам — безумие. В темноте могут подстерегать волки или что похуже, но надеяться на человечность бандитов — верная смерть, он, Густав, не доставит врагам такого удовольствия.

Дальше пополз на четвереньках, обшаривая дорогу. Сердце частило в груди, от страха заложило уши. Надо было украсть оружие, разжиться факелом, но тогда они бы всё поняли, остановили бы или пристрелили сразу.

Всё, всё отняли! Размеренную жизнь, последние стволы, еще и баба сдохла — как жить, что есть? В засуху все живое на полигоне дохнет, только люди остаются. Гус закусил губу. Сел. В трудные моменты выручает холодный разум. Сейчас, сейчас он соберется с силами и спустится в долину. Забьется в какую–нибудь щель, дождется рассвета. Если сопляк не соврал и будет облава, Гус укроется в своей пещере, завалит вход изнутри, чтобы никто не подобрался. Потом станет ходить на панцирного волка с колом, лук смастерит, а может, по свалкам пошарится. Омеговцы уйдут, оставив трупы «мяса» и нажитое «мясом» добро. А Густав соберет, и пусть дразнят Падалыциком. Вон, Радим дразнил. И где нынче Радим? Валяется в развалинах города Древних с проломленной черепушкой, и косточки его уже обглоданы.

Потому что слабак. Даже мутанта пригрел, за человека держал. Один человек есть, один! Ты сам.

Снова пополз. Подвернулась рука, он упал лицом вниз, приложил к разбитой щеке холодные ладони. Сколько у него времени? Найти бы щель, забиться, зализать раны.