Владимир Свержин - Сын погибели

— Это так, милая девочка, — согласился седовласый король, — но в жизни натура человеческая всегда возобладает над верой в божественное Провидение.

— Но это путь к погибели! — со слезою в голосе воскликнула Никотея. — Бросьте взгляд за горизонт — туда, где простираются земли Восточной Римской Империи. Все, что сохранено по сей день, невзирая на удары множества врагов и внутренние распри, сохранено только силою веры! Не так ли, мой славный герой?

— Пожалуй, ты права, девочка, — несколько смущаясь от столь лестного обращения, вздохнул Отакар. — Что может быть лучше, нежели одна вера, одна Империя, один народ? Ну да, все это лишь мечты. А ныне — сколько князей, столько и народов. Про веру же — мне ли тебе рассказывать?

— О нет, не мне. — Никотея глубоко вздохнула, демонстрируя на прелестном личике подобие глубокой печали. — Конечно же, я знаю, что христианская вера расколота, точно мечом разрублена, надвое. Но меня не оставляет мысль, быть может, дерзкая… — Она замялась, испытующе глядя на короля. — Но вы же не выдадите меня?

— Я все же надеюсь, что ничего особо крамольного в твоей милой головке нет. Но будь осторожна — враг рода человеческого всегда ходит поблизости, аки лев рыкающий…

— Ища кого пожрать, — закончила его мысль Никотея. — О нет, ничего такого. Я просто хорошо помню, с чего началась распря, приведшая к прискорбному распаду единой христианской церкви. В этой истории тоже не обошлось без Робера Гвискара и его проклятых братьев. Тогда, помнится, они только начали прибирать к рукам земли Южной Италии, в том числе и принадлежавшие ромеям.

— Ну да, в Ломбардии, я помню.

— Святейший Папа тогда заключил союз с патриархом Константинопольским. Вернее, с императором… — чуть помедлила она, — против нормандских разбойников, сменивших лесные дороги на герцогские дворцы. Но в решающий час мои соплеменники не поспели к битве, и Его Святейшество был вынужден сражаться против Отвиллей в одиночку. Его войско было разбито, сам он попал в плен. Именно оттуда, из плена, горечью и обидой были продиктованы послания патриарху Константинопольскому, Михаилу Керуларию, в конце концов приведшие к взаимному отлучению. Быть может, Папа и был прав, видя в нерасторопности ромейских войск личную неприязнь патриарха, но уж и Михаил Керуларий давно был отставлен от дел и почил в бозе, и злополучные братья Отвилли, все как один, наконец, упокоились в земле, и Святейший Папа обрел последний приют в базилике святого Петра, а Церковь, прежде единая, так и осталась расколота ударом меча. И ежели жива она еще, — а крестовые походы недвусмысленно свидетельствуют, что жива, — то не вопиет ли она о единстве?

— Все так, девочка. — Отакар едва удержался, чтобы не погладить Никотею по блистающим золотистым волосам. — Да вот только как же всего этого достичь?

— Мудрый король, которого я была бы рада величать своим наставником в делах правления, помнится, сказал не так давно: «Единая Империя, единая вера, единый народ». Быть может, молодость моя еще диктует говорить наивно, но разве не хотел Карл Великий в венце могущества своей власти вновь объединить Империю, как в благословенные годы цезарей? Разве не желал он жениться на императрице Ирине, и только смерть ее, устроенная шайкой оголтелых заговорщиков, не дала сбыться этому грандиозному замыслу. Не о том ли сказано: «Жившие благочестиво и разумно удивлялись божьему суду. Как попустил он, чтобы свинопас [29] Свинопас — император Никифор I в юности был свинопасом. лишил престола ту, которая подвизалась за истинную веру?»

— Все верно, — вздохнул Отакар. — Увы, нечасто Господь дает людям второй шанс.

— Но, мой почтеннейший наставник, разве сегодня не такой день? Разве у Конрада нет всего, чтобы стать славнейшим императором, в котором мир увидит нового Карла Великого и нового Оттона? Разве я не обладаю всеми правами на константинопольский трон в силу происхождения? Благодаря вашей мудрости и опыту, разве не сможем мы свершить то, о чем более трех веков мечтает каждый разумный человек, верующий в Бога и не желающий, подобно зверю, пожирать ближнего своего? Вразумите меня, если это не так.

Отакар Богемский согласно кивнул.

— Что же мешает нам воплотить сей восхитительный замысел?

— Ну-у…

Король замялся, раздумывая, с чего начать длинный список помех, однако Никотея не собиралась останавливаться, дожидаясь его ответа.

— Кто те злодеи, которые явно и тайно вдребезги разбили империю Карла Великого, кто изрезал багрянец мантии, дабы нашить себе колпаков поярче? Не французы ли? Они ни во что не ставят Империю, их король просто выскочка, ничего более. Сейчас он вступил в открытый союз с племянником злокозненного Робера Гвискара — королем Обеих Сицилий, злобным пауком притаившимся среди мусульман и иудеев в Палермо. Совсем не просто так он передал французскому толстяку цветущую Нормандию. Из его логова по дорогам Европы изольется скверна, потоки скверны, которые сметут все, что свято истинно верующим, дабы установить на земле единое царство Антихриста!

— Свят-свят-свят! — перекрестился король.

— О, простите! — Никотея закрыла руками лицо. — Я не могу говорить об этом без рыданий. — И тут же из-за сомкнутых рук послышались всхлипы, и плечики герцогини Швабской задергались.

— М-м-милая девочка… Я покуда оставлю вас и позову служанок, — растерянно сказал Отакар.

— О да, прошу вас, — сквозь слезы выдохнула Никотея.

Как и большинство отважных, уверенных в себе мужчин, король Отакар не выносил женских слез. Они выбивали из седла, заставляя чувствовать вину там, где ее не было и не могло быть. Отакар выскочил за двери залы так, будто ему на спину плеснули кипятком, и бедняга пытался убежать от боли. А спустя мгновение за шпалерами в покоях герцогини открылась дверь, и в комнате показался глумливо усмехающийся Гринрой:

— Моя герцогиня желает отмыть пальцы от лука?

— Конечно же, — опуская ладони, улыбнулась в ответ Никотея. — Он еще больший дуралей, чем я думала. Только и хватило ума твердить: «Девочка, девочка…» Но, как бы то ни было, уверена, что этот отдаст голос за Конрада.

— Полагаю, что так. Вы были прекрасны, госпожа! Я сам чуть не плакал, — оскалился Гринрой. — И это было очень кстати, поскольку смеяться хотелось ничуть не меньше, чем плакать.

— Что ж, вот и прекрасно. — Никотея смерила его долгим взглядом. — Смех был бы тут весьма неуместен.

— Еще бы! Это даже мне понятно. А вот не могу сообразить, обрадует ли ваше высочество известие, только что доставленное мне верным человеком из Бергамо.

— Смотря какое известие.

— Добрый знакомец сообщает, что на турнир, который мой господин устраивает в вашу честь, едет некий дивный рыцарь из ромейских земель.