Владимир Свержин - Сын погибели

Появление дерзкого мерзавца Анджело Майорано в качестве глашатая славного дуки Феодоро окончательно выбило ее из колеи. «Конечно, — думала она, — и тот и другой остались на берегу Светлояр-озера. Если Майорано не соврал насчет корабля, изъятого Бюро варваров, то путь в Херсонес они, вероятно, проделали вместе. И все-таки, что может быть общего между благороднейшим Симеоном Гаврасом и отвратительным разбойником Анджело Майорано?» Этого Никотея, как ни силилась, не могла взять в толк.

Майорано вошел в залу с подчеркнутой учтивостью, отрекомендовался неведомо откуда взятым титулом, преподнес дары, улыбаясь столь радостно, что мнилось, будто именно он устроил посольство в далекую Алеманнию только для того, чтобы увидеть прекрасную севасту. Его улыбки не могли обмануть Никотею. Она внимала посланцу с холодным достоинством и только однажды, и то невольно, удостоила вчерашнего пирата пристальным взглядом.

Описывая несказанную красоту Никотеи, еще более расцветшую с тех пор, как севаста превратилась в герцогиню Швабскую, Майорано начал, восхищенно закатив глаза:

— …или, как говорят у вас на родине… — остальная часть фразы прозвучала по-ромейски, — сударыня, есть то, что я должен сказать вам по секрету. И как можно скорее. Поверьте, это очень важно.

Закончив фразу, он по-сарацински причмокнул губами и сложил ладони перед грудью, выражая свое восхищение. Никотея едва взглянула на него, но и этого хватило, чтобы они поняли друг друга.

«Он мерзавец, опаснейший убийца, но может быть полезен… как мерзавец».

«Она достаточно умна, чтобы понимать, что меня лучше держать при себе или сразу казнить. Но казнить не получится — добряк Гаврас непременно возьмет меня под защиту. А значит, следует как можно скорее доказать свою необходимость коварной девчонке. Можно биться об заклад, что севаста отнюдь не собирается довольствоваться выпавшей ей участью — наверняка она желает видеть мужа императором. А если так, то ей понравится мысль стравить Папу с королем Франции и под шумок заручиться поддержкой Его Святейшества… Даже не поддержкой. При хорошем повороте событий его можно прибрать к рукам, приручить, точно собаку».

Прелестная ромейка выслушала предложения Майорано в гордом молчании и чуть заметно кивнула, отпуская посланца восвояси. Просьба пирата об организации тайной встречи не шла у нее из головы. Теперь, обдумывая, кого и кому нынче желает продать новоявленный барон ди Гуеско, Никотея с нетерпением ожидала прихода Гавраса.

Он вошел, блистая вызолоченной константинопольской броней, покрытой длинным пурпурным, с золотой каймой, плащом, и заговорил с Никотеей на языке родины с тем неподражаемым родным произношением, которого никогда не освоить самому усердному чужестранцу. У герцогини от его голоса сладко заныло сердце. Только сейчас она вдруг ощутила, как соскучилась по сладкозвучному языку Родины.

Никотея не вслушивалась в слова традиционного приветствия, и без того с малолетства зная все, что посланец василевса должен произнести в подобном случае. Она смотрела на Гавраса, признаваясь себе, что тот, пожалуй, был единственным мужчиной, нравившимся ей когда-либо. Впрочем, его она тоже не любила, да и вообще часто думала, способна ли испытывать то чувство, о котором так сладостно рассказывала верная Мафраз. Но вид Симеона Гавраса — всегда прямого, точно кипарис, с горящим взглядом и движениями, полными силы и энергии, — неизменно радовал ее. Порой Никотея удивлялась его прямодушию, недоумевая, как среди ромеев мог вырасти знатный вельможа, столь мало подходящий к роли царедворца.

— …и потому ваш августейший дядя, славнейший василевс ромеев, Иоанн Комнин шлет свои поздравления и изъявления родственной любви и преданности…

Никотея не сводила с Гавраса глаз. По лицу Симеона было ясно видно, что он желает говорить о чем-то более серьезном, но вид замерших у стен грозных стражей заставляет его утаивать главное.

— Говори свободно, — точно отвечая на приветствие, сказала герцогиня. — Кроме нас с тобой никто в этом зале не говорит по-ромейски.

На губах херсонита появилась невольная улыбка:

— Василевс послал меня, желая помочь.

— В чем?

— Он полагает, что ромейской севасте, племяннице василевса пристало быть женой императора, а не герцога алеманнов. И потому он велел мне отправиться сюда, дабы всем, что только возможно, помочь тебе…

— Чем?

— Золотом, булатом, советом…

Никотея едва сдержалась, чтоб не рассмеяться: ее многомудрый родственник, похоже, желал свить веревку, на которой его должны были повести за триумфальной колесницей императорской четы правителей Запада и Востока.

— Я почту за честь воспользоваться помощью блистательного Иоанна Комнина, — мягко склоняя голову, произнесла герцогиня. — Но я хочу спросить тебя не как посланца василевса, не как наследника Херсонеса и Феодоро, а как родственника и друга, с которым мы прошли бок о бок столько русских верст: неужели же ты приехал сюда только по велению моего дяди? И только затем, чтобы помочь мне стать императрицей? — Она устремила на Гавраса пристальный взгляд, в других случаях казавшийся ласковым и нежным. Но теперь херсониту почудилось, что взгляд Никотеи, точно кожаный аркан, которым стремительные аланы ловят диких коней, не отпускает и держит его, не давая отвести глаза и требуя прямого ответа.

Симеон Гаврас еще раз посмотрел на стражу: «Сейчас или никогда… Сейчас!»

— Я прошел через моря, леса и горы, поминутно рискуя жизнью, моля Господа приблизить миг встречи, чтобы вновь увидеть тебя. Я просил его, как никогда и ни о чем не смел просить, зная, что встреча убьет меня. Ибо быть рядом с тобой и знать, что ты — жена другого, для меня несносно. Лучше погибнуть в морской пучине, нежели жить, каждый день говоря себе, что ты принадлежишь какому-то полудикому варвару!

— Это не так. Я не принадлежу никому, уж во всяком случае, никому из людей. Конрад стал моим супругом, потому что в чужом краю мне нужны были защита и опора. Если б я укрылась от дикого зверя за дверью охотничьего домика, разве стала бы принадлежать двери? Дядя прислал мне помощь — очень любезно с его стороны. Однако, то ли по глупости, то ли желая разорвать мне сердце, он послал сюда именно тебя, — сказала Никотея с благосклонной улыбкой, будто отвечая на обычный вопрос. — Не скрою, мне проще было бы говорить, если бы на твоем месте стоял любой другой из вельмож константинопольского двора. С тобой я скорее хотела бы сидеть вот так, как я сижу сейчас — на троне. Но не в Аахене, а в граде святого Константина. Все мы лишь игрушки слепца по имени Случай, и потому, как ни горестно, я вынуждена обнажить меч, который прислал Иоанн Комнин.