Владимир Свержин - Сын погибели

— Ты это к чему?

— Мы верим курсу физики, а не своим глазам.

— То есть?

— Скажи, куда летела стрела в тот момент, когда мы с Федюней здоровкались?

Камдил на мгновение задумался:

— В меня.

— А воткнулась в того убогого, который вдруг перекрыл линию выстрела. И потом, когда мы к воротам улепетывали, в нас тоже все никак попасть не могли. И это — валлийские-то лучники, никогда косорукостью не страдавшие.

— Хочешь сказать — все это обещанная нашим лесным знакомцем неуязвимость?

— Да к гадалке не ходить! Давай просто возьмем Федюню, он же ж тоже по Андаю — шо танк, откроем ворота и пойдем сквозь пламя, как по бульвару. Ты ж понимаешь, что огня из той земли не может быть — это навь, — он закашлялся и попытался рукою отогнать вползающий через бойницы дым, — хотя и очень убедительная.

— Наш лесной знакомец еще очень настоятельно просил его не обманывать. И не забывать о нитях судеб. Как бы эта навь не оказалась чересчур явной. А если…

Камдил улыбнулся собственной мысли.

— Федюня! — окликнул он мальчишку, не сводившего глаз с пламени. — Скажи, ты думаешь отсюда спасаться?

— К чему? Я говорю о жизни в согласии, об искоренении страха в себе, а они моим именем грабят и убивают. С того дня, как вышел я из вод озера, чувствую силу небывалую, а уж то, что знаю и умею, и высказать не могу. Но только все не к добру. К чему так жить?

— Федь, ты че, дымом обдышался? Так вроде конопля по склону не растет. Если ты тут сейчас поляжешь, народ такое насочиняет, шо ты будешь в гробу крутиться, как каплун на вертеле. Напортачил и все? Обидели мышку — написали в норку? Разруливать надо!

— Федюня, — перебил друга рыцарь, — когда твои люди брали этот замок, ты каким-то образом поднял воду из колодца и погасил горящий дом.

— Да, — кротко ответил мальчик, — там могли погибнуть люди…

— Здесь они тоже могут погибнуть, — заверил Лис.

— Погоди, — оборвал его Камдил, — ты можешь повторить это?

— Могу, — безучастно отозвался Кочедыжник. — А еще я чую вблизи подземный ход.

— Не, ну это нормально? — возмутился Лис.

— Сергей, не мешай… Ты уверен, что в замке есть подзем— ный ход?

— Конечно.

— Ты сможешь найти его и открыть?

— Да.

— Тогда мы поступим вот как…

Бернар Клервосский шел через монастырский двор. Шел, пожалуй, чересчур быстро. Вовсе не так, как подобало шествовать божьему пастырю, надежде христианского мира. Брат Россаль едва поспевал за ним. Попытка сохранять благочинность при ходьбе, напоминавшей бег, немало смущала его, но выбора не было.

— Эти люди стоят на коленях перед воротами обители и говорят, что не уйдут до той поры, покуда ваше преподобие не примет их.

— Но кто они? Откуда прибыли?

— Судя по гербам на коттах — это нормандские рыцари.

— Они сказали, что им нужно?

— Нет. Они требуют…

— Требуют? — переспросил Бернар.

— Во что бы то ни стало они желают видеть вас, — поправился брат Россаль.

— Что ж, кто бы ни были эти нормандцы, чего бы ни желали они, Господь моя защита. Только он, отвративший от меня злобу и стрелы врагов, истинно велик, и ему я поручаю жизнь свою. И пребудет воля его, яко на небеси, и на земле.

Аббат подошел к монастырским воротам, ударил посохом оземь, требуя открыть их.

— И да спасет меня Всевышний от гнева нормандцев, — прошептал он чуть слышно полузабытые слова древней молитвы.

Несколько десятков рыцарей, склонив головы, коленопреклоненно стояли перед монастырем в полном молчании. Чуть дальше виднелись оруженосцы, державшие под уздцы боевых коней. Завидев Бернара, они также начали опускаться на колени.

— Мир вам! — возгласил Бернар. — Кто вы? Зачем проехали столько лье от Нормандии до Клервосской обители?

Один из рыцарей — немолодой, убеленный сединами, с лицом суровым и обветренным — поднял на Бернара по-детски ясные голубые глаза:

— Милости твоей просим, отче.

— Встань с колен, сын мой, — глядя на воинственного старца, произнес Бернар. — Говори ясно: кто ты и какой милости взыскуешь?

— Мое имя Жером де Вальмон. Мой род восходит к герцогам Нормандским, и сам я — как и мой отец, как и его отец — коннетабль Нормандии. Все эти люди — цвет нормандского рыцарства, каждый из них собирает под свои знамена вассалов и арьервассалов, [47] Арьервассал — вассал вассала. каждый ведет свой род еще со времен Карла Простоватого.

— Все мы пред Богом дети Адамовы, все родимся без порфиры и, уходя, обращаемся в прах. Ни к чему славословие твое.

— Прости, мудрый отче, — потупился краснолицый рыцарь. — Проделали мы дальний путь, пришли сюда, чтобы приникнуть к источнику святости твоей.

— И это пустое. Один лишь Бог свят.

— Пришли мы, преподобный отец Бернар, дабы отрешил ты нас от клятвы верности, данной лживому и коварному правителю, бесчиннику и клятвопреступнику, именуемому королем Людовиком Французским. Справедливого просим суда над тем, кто посылает убийц и растлителей на детей наших. Пред тобою на коленях стоим, как не стояли ни пред кем, ибо закон Божий превыше закона людского. Молим тебя — отреши нас от клятвы и прими под длань свою. — Он вытащил из ножен меч и, положив его поверх тяжелого плаща, дабы не касаться пальцами освященного булата, протянул Бернару рукоятью вперед.

Со всех сторон послышался шорох клинков, оставляющих ножны, и спустя мгновение на Бернара было наставлено великое множество рукоятей боевых мечей.

— Не желаем иного сюзерена, нежели Отец предвечный. Именем Господним, святыми мощами, заключенными в рукоятях мечей наших, честным именем и светлыми клинками клянемся до последнего мгновения верой и правдой, оружием и советом, без измены и лукавства служить тебе как вождю нашему, как предводителю Божьего воинства. Со всеми землями, со всеми замками, со всеми людьми и добром нашим идем под руку твою! Прими же нас, отче.

Бернар молча глядел на сурового старца и соратников его, согласно кивающих в такт словам. На глаза его невольно накатили слезы умиления. Он несколько раз глубоко вздохнул, чтоб не дать им волю, приблизился к виконту де Вальмону, принял меч из его рук и, воздев его наподобие креста, провозгласил с торжеством и ликованием:

— Освобождаю вас от клятвы нечестивцу! Принимаю вас под руку свою! И да наречетесь вы Рыцарями Христовыми!

Князь Давид пристально глядел на морские волны, раз за разом накатывающие на каменистый берег. Долгожданная победа не радовала: жители Тмуторокани, хорошо усвоившие донельзя наглядный урок падения города, не спешили изъявить новому повелителю смиренное покорство. Опасаясь расправ, они прятались по домам и выходили лишь тогда, когда на то была совсем уж крайняя нужда. Время от времени князь с дружинниками проносился галопом по бесприютно-пустым улицам, лишь изредка встречая не успевших спрятаться за каменными заборами горожан. Только ветер нес по вросшей в землю мостовой сор и опадающие листья. Князь скрипел зубами, глядя, как с натугой склоняются пред ним захваченные врасплох жители, слушая, как из-за каждой изгороди доносится цедимое сквозь зубы: «Гореславич».