Владимир Свержин - Сын погибели

— А, понимаю, вашему высочеству хочется меня обезглавить. Но почему во Франции, а не здесь?

— Ерунда. Я как раз очень рассчитываю на твою голову: я видела, как ты изображал в Англии то купеческого слугу, то неотесанного мужлана-наемника. У тебя дар, большой дар. Ты сможешь сыграть легата, быть может, лучше, чем настоящий легат… А учитывая детство при монастыре…

— Хорошо, предположим… — польщенный высокой оценкой актерских дарований, согласился Гринрой. — Но зачем?

— Короля Франции донимает аббат Бернар из Клерво, он ищет на Бернара управу у понтифика. Я хочу, чтоб твой дядя в ближайшее время предоставил Его Святейшеству отчеты, которые вынудят Папу Гонория наложить интердикт [56] Интердикт — временное отлучение от Церкви. на французское королевство.

— И я… — Гринрой ошарашенно вытаращился на герцогиню.

— Именно так, мой славный рыцарь, именно так.

Тяжелая и величественная башня Тауэра возвышалась над Лондоном, надменно глядя через реку на болотистый низкий берег. Когда-то, покорив эти земли, Вильгельм Завоеватель велел построить эту цитадель залогом своей власти. Чтобы затруднить подходы к ней, он отдал приказ не трогать непролазные топи, занимавшие десятки миль в округе, нимало не смущаясь болотной сыростью, которой тянуло с Темзы даже в самую жаркую погоду.

В отличие от сурового нормандца жена его сына — Эдит Матильда — никак не могла приспособиться к царившей вокруг атмосфере военного лагеря. Ей, внучке князя руссов, с детства слышавшей рассказы доброй матушки о роскошных садах вокруг теремов, невдомек было, отчего вдруг повелительнице Британии выпало жить в мрачном каменном мешке. И улучив момент, она уговорила мужа найти близ крепости место посуше и насадить там сад.

Уходу за своим любимым детищем королева Мод посвящала все свободное время. Годы, проведенные в стенах монастыря, приучили ее к тщательности и скрупулезности; сад рос на диво хорошо, привлекая своей небывалой роскошью лордов со всей Британии. Правда, даже сад не смог уберечь любимую жену свирепого короля: сырость и несносный нрав мужа рано свели ее в могилу. Но и сам Генрих Боклерк, и его дочь, Матильда, любили проводить время, гуляя меж аккуратных, как на подбор, яблонь, груш и зарослей сирени. Сейчас яблоки уже опадали, сад желтел, но все еще радовал взор.

Садовник с двумя мальчишками-подручными, увидев приближающуюся королеву, оставил тяжелую корзину, полную ароматных плодов, и поспешно склонился перед государыней. Но та лишь кивнула, не прерывая беседы с гостем.

Высокий, худощавый юноша, почтительно следовавший рядом с Матильдой, что-то оживленно ей говорил на непонятном садовнику наречии, слышанном им от приезжающих из-за моря господ.

— …Но вы же не станете отрицать, мадам, что король Людовик как властитель Франции и помазанник Божий осуществляет то, что ему предначертано от века. Нормандия никогда не была самостоятельной державой.

— Да, — мягко улыбаясь, согласилась Матильда, — не была. Король Франции, предок нынешнего короля, вручил моему предку земли Нормандии, дабы защитить себя с его помощью от ярости викингов. И мой предок сумел его защитить. Мой дед, мой прадед, дед моего деда — все они были честными вассалами королей Франции. Что же теперь? Не опасаясь более набегов с севера, Людовик Толстый решил отобрать наши владения? Да, мой отец воевал против него. Но если завтра король пожелает отнять Анжу у твоего рода, неужели ты будешь безропотно покоряться и склонять шею? — Она с интересом поглядела на собеседника.

Тот вспыхнул и потянулся рукой к поясу — туда, где в прежние времена висел меч.

— Я, — он замялся, чувствуя, что отчего-то краснеет под взглядом хозяйки этого чудесного сада, — я не ведаю, — пробормотал он, не сводя с королевы восхищенных глаз.

Ни Анжу, ни Нормандия не интересовали его в этот миг. Фульк вспоминал берег моря, терзающую его боль и чудесное лицо, возникшее, словно из тумана его сознания. Таким ликом могла обладать лишь фея, и вот теперь он шел рядом с этой волшебной феей по волшебному саду, пытаясь осознать и принять факт, что перед ним — земная женщина. И это совершеннейшее творение Господне награждает его своим вниманием.

— Вот видишь, — продолжала Матильда, — я уверена, и ты бы не отдал без боя свои земли.

— Пожалуй, — ответил Фульк, не особо думая, что говорит, лишь бы доставить удовольствие спасительнице.

— Я крайне раздосадована тем, как поступил король Людовик. Разве так ведет себя сюзерен по отношению к вассалу? Ведь по сути он стал скупщиком краденого, приобретающим за несколько монет добытое разбойником с большой дороги, выкупив Нормандию у подлого захватчика, Роже Сицилийского.

Граф Анжуйский вспыхнул было снова, желая сказать что-то резкое в защиту своего государя, но прикусил язык, понимая, что любое противоречие разрушит очарование прогулки.

— Господь мне свидетель — всякий может подтвердить, я не люблю войну и никогда не хотела кровопролития. Но король Франции своим низким коварством толкает меня на этот шаг. Я была бы очень благодарна вам, граф, если б по возвращении во Францию вы стали моим заступником перед своим господином. Вам, конечно же, известно — хоть Гарольд III больше ромей, нежели нормандец, его военная слава бежит куда дальше, чем летят стрелы руссов. И точно так же, как некогда мой дед, пришедший сюда из-за моря, завоевал Англию, Гарольд может перейти Английский пролив в обратную сторону и сокрушить престол графов Иль-де-Франса. Мне достоверно известно, что многие бароны Нормандии с радостью поддержат дочь своего герцога и ее мужа.

У Фулька Анжуйского стучало в висках, он чувствовал, что земля вот-вот уйдет у него из-под ног. Душа его рвалась на части: с одной стороны, он понимал, что должен как можно скорее спешить к королю и, если это возможно, предотвратить зреющую бурю, но в то же время сознание, что придется расстаться с королевой его грез, лишало сил и делало ноги ватными.

Матильда остановилась, стараясь разглядеть на лице собеседника впечатление, произведенное ее последними словами. В темных, распахнутых глазах Фулька читались смятение и боль.

— Тебе плохо, мой мальчик. — Она встревоженно прикоснулась рукой к его лбу.

— Да, — выдавил из себя анжуец, чувствуя прилив крови к щекам.

Матильда невольно улыбнулась — еще никто и никогда не глядел на нее так. Она даже объяснить не могла как. Покойный супруг, император Генрих, постоянно смотрел куда-то вдаль, лишь изредка с удивлением замечая ее. От Конрада — герцога Швабского и наперсника ее детских игр — так и веяло страстью, но Матильду он только желал. А любил корону. Король Гарольд, которому отец вручил свою дочь как награду, был грубовато-нежен, но чересчур суров. Матильда опасалась встречаться с ним глазами, подсознательно ощущая, что, не меняясь в лице, ее суженый может снести голову неугодному и, вернув меч в ножны, как ни в чем не бывало продолжать беседу.