Андрей Биверов - Мятеж не может кончиться неудачей

Через силу, в несколько глотков, проглотив остатки коньяка, я отдышался и вытер лицо платком.

Игнатьев все это время невозмутимо ждал меня, стоя напротив.

— Спасибо, Николай Павлович, — сухо поблагодарил я графа, — мне уже лучше. Прошу вас простить мою вспышку. Нервы.

— Я все понимаю, — мягко ответил Игнатьев, — и скорблю вместе с вами об утрате.

Мы несколько минут помолчали.

— Но вернемся к нашему разговору, Николай Павлович. — Я присел на корточки у камина и дунул в снова почти затухший очаг. Мне в лицо взметнулось облако пепла, я закашлялся, но успел в который раз отметить про себя удивление на лице Игнатьева. Да, это в двадцать первом веке камин в диковинку, в девятнадцатом — лишь серые будни. — Мое решение по Польше твердо, — наконец смог говорить я, прокашлявшись. — В конце-то концов, она сама напросилась. — Я кинул пару березовых полешек на тускло-красные угли, освобожденные мной из-под слоя пепла. Снова подул в камин, сухо затрещала береста, по поленьям весело заплясали красные язычки пламени.

— Решили все-таки вернуться к идее с конфискациями? — уточнил граф. — Ну что же, я не против, — согласно кивнул он. — Магнатов можно и поободрать. Тем более что после процесса над крымскими интендантами мы неплохо набили руку в этом деле.

— Вы не совсем правильно меня поняли, граф. — Я немного поморщился и добавил: — Не в последнюю очередь я хочу основательно проредить саму шляхту.

Последовала небольшая пауза. Видимо, с этой точки зрения вопрос Игнатьевым не рассматривался.

— Вы что же, Ваше Величество, хотите не просто решить наши финансовые проблемы, а заодно провести… — он повертел слово на языке и выдал: — Расшляхечивание? Вы знаете, о каких цифрах идет речь?

— Не знаю. Скажите мне лучше вы, — тут же перевел стрелки я. — Вся антирусски настроенная шляхта, это какие цифры?

— Запредельные, Ваше Величество. Просто запредельные, — как обычно, не стал разводить реверансы Игнатьев. — Речь идет как минимум о паре сотен тысяч человек.

— Ничего себе, — присвистнул я. — Это что же, получается, что у нас антирусской шляхты в трехчетырехмиллионном Царстве Польском, как дворян во всей шестидесятимиллионной России?

— И это только те, за кем мы признали дворянские привилегии, — поспешил меня обрадовать Игнатьев. — А ведь есть еще и лишенные дворянских прав после восстания тридцать первого года, [3] Восстание в Царстве Польском с 29 ноября 1830 года и по 21 октября 1831 года под лозунгом восстановления «исторической Речи Посполитой» в границах 1772 года. все еще мнящие себя шляхтой босяки. Но черт с ними, с мятежниками, с ними мы в конце концов разберемся, — махнул рукой граф. — Хотя это будет и не просто. Но вот что скажет Европа? — продолжил рассуждать Николай Павлович. — Конфискуя имущество и отправляя в Сибирь всех мало-мальски представляющих угрозу панов, мы здорово рискуем. Ведь не прошло и года, как перед нами в полный рост вставал призрак повторной Крымской кампании. [4] Крымская кампания 1853–1856 — война между Российской империей и коалицией в составе Британской, Французской, Османской империй и Сардинского королевства. Боевые действия разворачивались на Кавказе, в Дунайских княжествах, на Балтийском, Черном, Белом и Баренцевом морях, а также на Камчатке. Наибольшего напряжения они достигли в Крыму. Если бы не наш военный флот на британских коммуникациях в Северной Америке, еще не известно, чем бы тогда дело кончилось. Думаете, удастся повторить? А как же ваши замыслы с курсом на Британию? Почему вы полагаете, Европа не вступится за поляков?

— Просто на этот раз надо, чтобы там, в Европе, все считали это нашим внутренним делом и к нам не лезли!

— Надо, непременно надо. Да что там! Это было бы просто замечательно. — Голос и взгляд Игнатьева так и сквозили иронией. — Остались сущие пустяки. Всего-навсего придумать, как этого добиться. Потому что они там у себя в Европе почему-то Польшу нашим внутренним делом не считают.

— Мы добьемся, чтобы считали через общественное мнение, граф! Как же еще! — снова начал заводиться я.

— Ваше Величество, мы не в состоянии должным образом контролировать умы ваших подданных, — намекнул на деятельность Герцена, Некрасова, Чернышевского и других представителей русской интеллигенции граф. — Мне кажется, опрометчиво полагать, что сможем контролировать умы иностранных.

Вот за что мне нравится Игнатьев, правда, нередко за это же он меня просто бесит, так это за то, что не боится со мной спорить и задавать неудобные вопросы. Хотя кого я обманываю! Он с завидной регулярностью раздражает меня во время спора, но его доводы нередко заставляют меня задуматься. И ведь он опять прав! Наши успехи на поприще информационной войны за так называемое общественное мнение во все времена были более чем скромными. Однако сейчас у нас наметились определенные положительные подвижки и на этом фронте.

Хорошо себя зарекомендовал начавший издаваться всего год назад журнал «Метла». Он в полной мере справился со своим назначением. Подготовка общественного мнения для расправы над крымскими интендантами прошла как по нотам. Сначала мы выпускали статьи, приуроченные к юбилею того или иного славного события прошедшей войны. Воспевая героизм и отвагу наших солдат и офицеров, мы неизменно подводили читателя к раздумьям: а что было бы, если бы снаряды доставили вовремя? Если бы наши солдаты были сыты, тепло одеты и не испытывали нужды в порохе? Постепенно мы стали печатать в журнале самые яркие из многочисленных баек о чудовищном казнокрадстве снабженцев, сиречь интендантов. В то время как органы, под руководством Игнатьева, скрупулезно готовили дела, требования покарать негодников слышались все громче. В один прекрасный день, вернее ночь, мы снизошли к просьбам российской общественности. Сон казнокрадов был бесцеремонно нарушен. «Черные воронки», тюрьма, арест имущества, скорый и публичный суд с безупречными доказательствами вины, а в самых громких случаях еще и подробная статья в «Метле». Общественное мнение повсеместно было на нашей стороне, жалеть арестованных никто и не думал. Тем не менее все это трудно считать достойной победой. Когда это общество любило тыловиков-снабженцев?

— Да черт меня побери, граф! У нас же такой козырь на руках, прости меня господи за богохульство! Наследник Российской империи убит польскими заговорщиками. Поль-ски-ми, — по слогам повторил я. — Разве этого не достаточно?

— Для русского дворянства — вполне. По крайней мере, вслух шляхте сопереживать никто не осмелится. А вот для Европы… Положим, Австрия и Пруссия промолчат — поддерживать поляков им не с руки. У самих рыльце в пушку. А кто нам поручится за Францию и Британию? Англичан вообще ничто не сдерживает. Русского флота в Северо-Американских Соединенных Штатах больше нет. [5] Во время Гражданской войны в Северной Америке Российская империя приняла сторону Северо-Американских Соединенных Штатов, в то время как Британская империя поддерживала конфедератов (Юг). Возможно, именно русский флот в портах САСШ и на британских коммуникациях и удержал Британию от вооруженного вмешательства в Гражданскую войну на стороне Юга. Не думаю, что стоит уповать только на то, что раз был убит внук Виктории, то в Лондоне откажутся от своих интересов. Вслух они нам, конечно, посочувствуют, напишут гневную статью в «Таймс», а может, даже раскошелятся на две. Но это не очень помешает им спустя год повторить высадку в том же Крыму. Общественное мнение, оно штука переменчивая. Сегодня одно, завтра другое. — Игнатьев вздохнул. — Как бы ваша демонстрация англофильства с отводом флота из Северной Америки не вышла нам боком. И это я еще молчу о Франции.