Андрей Биверов - Мятеж не может кончиться неудачей

На последних словах голос Вашковского затих под презрительно-жалостливыми взглядами присутствующих. Они смотрели на него, как на какого-то недоумка.

— Вы действительно в это верите? — с крайним удивлением, недоверчиво спросил молодого революционера сидящий напротив Траугутт, поднимая брови.

— Да, конечно же! Мы почти победили, так все говорят… — уже неуверенно добавил Вашковский. — Европа…

— Победили?! — яростно выкрикнул Лангевич, вскакивая с места. — Вы в своем ржоде что, совсем ополоумели? Не видите, что творится вокруг? Да в моей банде за год из пяти тысяч осталась едва ли тысяча! Остальные кормят волков в лесах и пляшут с конопляной тетушкой! Если москали не остановятся, от нас скоро ничего не останется! О Европе рассказывайте своим дружкам, восторженным студентикам, которые не знают, с какой стороны за саблю взяться! Нам нужно оружие, порох и хлеб. Нужны деньги! Где то золото, которое вы с Радзивиллом нам обещали? Три миллиона, которые мы взяли из главной кассы в 63-м, давно закончились!

— Текущие расходы ржода не позволяют… — залепетал Вашковский, изрядно струхнувший под таким напором.

— Не позволяют?! — Глаза Лангевича налились кровью. — Тогда зачем мы здесь собрались? Выслушивать ваш лепет про помощь Европы? Что проку от вас?

— Но это не все, мы готовим покушение на наместника! Как только мы избавимся от Вешателя… — снова начал представитель ржода.

— То ничего не изменится! — отрезал Лангевич. — Последние полгода мы воюем не столько с клятыми москалями, сколько со своими холопами. Подводы и лошадей удается выбивать только силой, квитанции уже не берут. Стоит нам высунуть нос из леса — они тут же доносят о нас москалям и наводят карателей на наши отряды. Слава Матке Бозке, ксендзы по-прежнему на нашей стороне, — благодарно посмотрел он на сидящего слева священника.

— Истинно, сын мой, — закивал отец Бжуска, поглаживая короткую иезуитскую бородку, — дело наше благословлено Церковью. Сам папа ежедневно возносит молитвы за несчастную Польшу. Однако и нам в последнее время приходится тяжко, — посетовал ксендз, — среди братьев наших во кресте многие арестованы, несмотря на духовные чины. Последние указы схизматиков были восприняты паствой… излишне восторженно. Все труднее становится поднимать прихожан на борьбу с русскими.

— Восторженно? — фыркнул Мариан. — Эти грязные холопы уже на них молятся. Еще бы, москали отдают им землю! НАШУ ЗЕМЛЮ! Ради этого они готовы на все. Готовы забыть, что они — поляки, бросить в грязь свою гордость и честь и униженно пресмыкаться перед русскими варварами. И что нам делать прикажете? Вырезать всех крестьян? Как эту грязную чернь усмирить?

— Молитвами, сын мой, молитвами, — улыбаясь одними губами, спокойно ответил ксендз.

— Да, паны, чуть не забыл, — хлопнул себя по лбу и радостно заулыбался Вашковский, — я уполномочен информировать вас о намерении ржода, ввиду чрезвычайно опасной обстановки, на время перенести свои заседания на нейтральную территорию.

В зале установилась тишина. Наконец ее нарушил голос Ромуальда Траугутта:

— Уважаемый пан, вы не могли бы пояснить, что вы имеете в виду?

— Как вы сами знаете, в последние недели ситуация в Польше стала весьма неспокойной. Есть опасность захвата членов ржода русскими отрядами, это привело бы к катастрофическим последствиям, и народное правление, осознавая свою ответственность перед восстанием и доверившимися ему честными поляками, приняло решение… — на этих словах Вашковский замялся, словно не решаясь продолжать.

— Принял решение сделать ЧТО? — задал вопрос, уже догадываясь об ответе, Гауске.

— Временно перенести свои заседания в Лондон, — тихо, на грани шепота, пробормотал Вашковский.

— Не понял… — мотнул головой Мариан. — Вы что же, собираетесь бежать? Когда мы тут проливаем кровь… сволочи! — На этих словах Лангевич перегнулся через стол и изо всей силы ударил кулаком по лицу представителя ржода. Вашковский слетел со стула и упал на спину, сильно ударившись затылком о пол. Лангевич тем временем выскочил из-за стола и бросился к нему. Взбешенный генерал успел нанести несколько ударов сапогом по ребрам и животу лежащего, прежде чем его оттащили подоспевшие Траугутт и Бжуске. Вашковский тяжело перевалился на живот и попытался подняться, с ненавистью смотря на Мариана и явно желая ответить обидчику.

— ХВАТИТ! — как удар хлыста прозвучал резкий приказ Юзефа Гауске, заставив всех замереть. Диктатор обошел стол и встал между Лангевичем и Вашковским, закрыв своей спиной первого от второго.

— Вы, — указал он пальцем на представителя ржода, — немедленно убирайтесь отсюда! Передайте ржоду, что их решение можно рассматривать не иначе как предательство и измену идеалам восстания!

— Но мы же только временно, — невнятно запротестовал, вытирая разбитые губы, Вашковский, — как только войскам будет сопутствовать успех, мы тотчас вернемся!

— Пошел вон, или я тебя пристрелю, скотина! — проревел Лангевич из-за спины Гауске.

— Вы пожалеете! Вы об этом пожалеете! — визгливо прокричал Вашковский, пошатывающейся походкой подходя к двери. — Я доведу до сведения ржода, что здесь произошло! Вас сместят, — развернувшись да набравшись дурной храбрости, он ткнул рукой в Гауске. — А вас казнят за измену, — прибавил уже про Лангевича. — А вас…

Грохнул выстрел. Юзеф отвернулся от оседающего на пол Вашковского, на груди которого медленно расплывалось красное пятно.

— Признаться, мне уже и самому хотелось это сделать, — спокойно сказал он Лангевичу. — Благодарю, — Гауске слегка склонил голову, не сводя взгляда с многозарядного револьвера.

— К черту благодарности! Я ухожу. Отныне можете больше на меня не рассчитывать. Нас всех предали, а меня к тому же и обманули. Место диктатора должно быть моим!

— Одумайся, сын мой! — попытался урезонить смутьяна ксендз.

— Бросьте, отче! Только что я лишился последней надежды однажды превратиться из грабителя с большой дороги, забирающего у холопа последнюю кобылу и хлеб, обратно в честного шляхтича. Пусть каждый позаботится о себе сам, я же придумаю, как устроить свою жизнь. И не советую вам здесь задерживаться, на выстрел могут заглянуть русские. Всего хорошего!

Отсалютовав пистолетом и переступив тело затихшего Вашковского, Лангевич покинул собравшихся.

— Это неприемлемо! Это возмутительно, — потерял равновесие Гауске. — Я этого так не оставлю!

— Да что вы можете? — презрительно сказал Бжуске. — Советую всем последовать совету Лангевича. — И, не говоря больше ни слова, вышел.

— Отче! — вскричал Гауске.

— Нам нужно будет собраться еще раз. Пока остается лишь смиренно принять свершившееся и продолжать борьбу. Пусть малодушные оставят нас, но тем слаще будет победа, доставшаяся немногим избранным!