Вадим Сухачевский - Иная сила

…Ведь он умер – почему же так долго не приплывает за ним перевозчик Харон на своей ладье? Слышны только далекие всплески его весла; за кем он плывет пока что?..

Боже, сколько их – тех, за кем предстоит ему плыть! Трупный смрад, как от Мюллера, наполнил всю страну… Но – какую страну? Где она?..

Да ведь, Господи, эта самая страна и есть, но только унесенная временем на век с лишним вперед! И он – это уже, кажется, не он, а тот, другой, отстоящий от него на век вперед фон Штраубе. Пронзенный штыками, брошен в воду; вот от чего – от его крови – та вода так черна!..

А отчего так зла звезда, горящая на дневном небе над всею страной? Рождение какого Зверя из Апокалипсиса она знаменует?..

«Неужто не предостерегли с Бурмасовым от полымя страну? — подумал он и удивился тому, что, мертвый, он как-то все-таки мыслит. — Неужели не состоялось то послание через век?..»

…Но что это, Боже, что это?! Оно, то самое послание!.. Почему оно горит, чьею рукой брошено в огонь?..

Скорчилось в огне, сгорело!.. И значит, быть Зверю, и полыхать в небе зловещей той звезде!..

Впрочем, впрочем… Вот оно! И не сгоревшее вовсе, не могло оно – вот так вот, дотла! Не сгорают подобные послания! Кто-то уже другой – но он знает, что и это его потомок, только еще более далекий – подхватывает послание… И понемногу блекнет, растворяется в небе сатанинская звезда… И вот он уже на палубе триеры под названием «Голубка», тот дальний потомок его, — стоит в окружении Тех, Кому лишь и должно там находиться… 59 59 О судьбе послания и обо всем, что смутно увидел фон Штраубе, см. в романах В. Сухачевского «Завещание императора», «Сын» и «Доктор Ф. и другие» из серии «Тайна» .

Значит, все не напрасно, подумал он. Но – что, что не напрасно, если он уже мертв и не передаст никакого послания: оно растворится вместе с ним в этой ледяной воде…

Вот уже и Харон плывет наконец за ним. Берет в свою ладью. Затем склоняется над его тенью и произносит нечто странное, чего, обращаясь к тени, кажется, не должен бы говорить.

— Карлуша, друг ты мой дорогой… — говорит он. — Ты меня слышишь, Карлуша?..

— …Карлуша… — услышал он снова и, вдруг узнав голос, понял, что все-таки жив.

Фон Штраубе приоткрыл глаза и увидел склонившегося над ним Бурмасова.

— Карлуша! — воскликнул тот. — Дышишь!.. Слава те Господи! Кажись, вовремя вытащили тебя! Воды нахлебался – да это ничего! Коли дышишь – уж раздышишься… Э, да ты дрожишь весь…

И правда, фон Штраубе ни слова не мог произнести. Вернувшись к жизни, он сознанием еще не успел ощутить холода, но тело уже вступило в свои права, и его содрогала такая дрожь, что зубы ходили ходуном, отстукивая дробь, как барабанные палочки.

Бурмасов достал фляжку с ромом:

— На-ка, хлебни.

Фон Штраубе сделал несколько глотков. Тепло тонкой струйкой прошло где-то в глубине тела, отчего дрожь только усилилась, но зато барон обрел способность видеть творившееся вокруг.

Он сидел в большой лодке, настолько переполненной дрожащими тоже людьми, что казалось, вода вот-вот перехлынет через борта. Потоп, однако, явно начинал спадать, волны теперь неслись не столь бурно, кто-то брел по улице, лишь немного выше пояса погруженный в воду, их лодка проплывала ниже кромки первых этажей, а кто-то брел по улице, лишь немного выше пояса погруженный в воду.

Среди гребцов барон увидел возвышавшегося над всеми Двоехорова, веселей и проворней других орудовавшего веслом. При этом он подбадривал остальных:

— А ну, шире загребай! Ваше счастье, что на веслах – лучше согреетесь!.. — А заметив, что фон Штраубе смотрит в его сторону, крикнул ему: – Живой, Карлуша? Ничего, скоро будем в тепле – совсем жизни возрадуешься!..

— Он-то тебя и выловил, и до лодки доволок, — сказал Бурмасов. — Да и я бы без него небось пропал…

Фон Штраубе, наконец кое-как совладав со стучащими зубами, спросил князя:

— Видел Мюллера?

— Живой, стало быть? — отозвался Бурмасов. — А ты боялся, с голоду помрет…

— То-то и оно, что неживой, — ответил барон. — Как раз труп мне навстречу плыл.

— Утонул, стало быть?.. Не скажу, чтобы мне слишком жаль было шельму.

— Нет, причина другая, — проговорил фон Штраубе, отдавая со словами все крохи скопленного тепла. — Ему, связанному, кто-то в грудь всадил стилет, а потом труп, наверно, водой вымыло из того подвала.

Рукоятка, торчавшая из груди Мюллера, сейчас опять возникла у него перед глазами, и лишь тут барон вдруг понял, что еще в тот миг успел узнать ее. То был, без сомнения, мальтийский стилет, какие давались всем рыцарям при вступлении в Орден.

— Свои ж небось и прикончили, — заключил Бурмасов. — С них, с масонов, станется.

Дрожь позволяла говорить лишь коротко.

— Нет, — сказал фон Штраубе. — Это Орден. Орденский был стилет.

При этом сообщении князь присвистнул.

— Ошибиться ты часом не мог?

Барон только покачал головой.

— Закололи, значит, борова… — задумчиво произнес Никита. — Не пойму – им-то, орденцам, это пошто?

Ответить пока было нечем… Однако тут фон Штраубе заметил, что при упоминании об Ордене из другого конца лодки две пары глаз метнули взгляды в их сторону. Все вымокшие люди до сих пор казались ему одинаковыми, но тут он сразу узнал тех двоих. Это был комтур Ордена граф Литта и его безмолвный слуга Антонио.

— Тише! — шепнул он. — Кажется, нас слушают…

Князь незаметно посмотрел в ту же сторону, что и он, и тихо проговорил:

— Ба! Знакомая персона. Комтура этого видел однажды… А с ним рядом кто?

— Антонио, слуга, — так же тихо сказал фон Штраубе. — Он немой – когда-то вырвали язык; но слышит он хорошо.

— Вот про слугу безъязыкого ты мне ничего не говорил, — отозвался Бурмасов. — Между прочим, весьма напрасно. Кажись, в нашей комедии прибавляется действующих лиц… И очень удачно складывается, даже, смотри-ка, потоп нам в помощь. Сама фортуна занесла на этот ковчег тех, кто мне как раз и надобен…

Что имел в виду Никита, фон Штраубе не сумел понять.

Как раз в этот миг лодка заскрежетала днищем по мостовой и остановилась.

— Всё! — весело крикнул со своего места Двоехоров. — Вот что значит мы духом не падали! Господь милостив, и наш ковчег прибило наконец к Арарату.

Воды за бортом было уже немногим выше чем по колено, однако продрогшие люди не торопились переступать из лодки в ледяную муть. Воспользовавшись этим, Бурмасов перебрался в тот конец ковчега, где сидел комтур со своим слугой, и о чем-то заговорил с графом. Был настолько любезен, что поделился остатками рома из своей фляжки и с Литтой, и даже с Антонио. Затем, видимо, что-то им предложил, поскольку оба в ответ обрадованно закивали.