Дмитрий Дашко - Лейб-гвардии майор

Его крупная седая голова покоилась на кипе высоких атласных подушек, худое тело было укрыто толстым одеялом. Перед больным на кровати стояла прямоугольная подставка на четырех причудливо изогнутых ножках, служившая одновременно и обеденным, и письменным столом.

— Здравствуйте, Густав, — приветливо кивнул граф. — Очень рад. Проведать пришли?

— Добрый день, Андрей Иванович. И проведать, и обсудить кое-что, — подмигнул Бирон.

Остерман вздохнул, откинулся на подушки. Из-под одеяла выползла тощая старческая рука, вся в морщинах и пигментных пятнах, которые резко выделялись на белоснежном постельном белье.

От натопленного камина исходил нестерпимый жар, мундир на мне прилип к моментально вспотевшей спине. Воздух был спертый и горячий. Пахло опрелостями, мазями и лекарствами. С непривычки мы с Бироном чувствовали себя дискомфортно.

— Кто это с вами? — взглянув на меня, спросил вице-канцлер.

На русском он говорил великолепно, без намека на акцент.

— Я привел к вам барона Дитриха фон Гофена, моего адъютанта. Могу рекомендовать его как молодого человека, подающего большие надежды.

— Приятно быть в обществе талантливой молодежи, — как мне показалось, искренне сказал Остерман. — Как будто скидываешь с плеч три десятка лет и возвращаешься в те времена, когда был юным, полным сил и надежд. И прошу прощения, господа, что нахожусь перед вами в столь расхристанном виде. Не хотите ли чаю или кофе?

— С удовольствием, но как-нибудь в другой раз, — вежливо ответил Бирон. — Дела не терпят промедления. Я хочу обсудить с вами это. — Подполковник подал графу мои записи.

К чести вице-канцлера, он не стал ничего спрашивать, развернул бумагу и принялся читать. На изучение ему хватило двух минут.

— Толково изложено, — похвалил граф, откладывая документ в сторону. — Конечно, не все факторы и резоны учтены, но, боюсь, мне и самому бы столь подробно не расписать.

— Не наговаривайте на себя, Андрей Иванович, — попросил Бирон.

— Мне по возрасту положено говорить правду, — грустно произнес Остерман. — Я уже не тот, что был раньше. Болезнь и годы лишили мое тело сил, а мозг — прежнего разума, иначе я бы сумел настоять на своем, когда было принято решение начать войну с Турцией. К стыду своему признаюсь, Миних оказался куда красноречивей. Он обещал ее величеству так много, что она, бедняжка, поверила его сладким речам. Говорил, что бросит к ее ногам Азов, Крым, Кубань, Кабарду, покорит Белгородскую и Буджакскую орду, Молдавию и Валахию и совсем скоро водрузит знамена и штандарты в Константинополе, возродив тем самым новую Византию. Теперь же пишет просьбы об отставке, — усмехнулся Остерман.

— Значит, вы поддержите мой план? — спросил Бирон.

Будь я более честолюбивым, слово «мой» наверняка бы резануло слух, но сейчас мне было все равно, кто в итоге припишет себе авторство. Лишь бы выгорело. Я незаметно для окружающих сжал кулаки. Остерман — влиятельная фигура. От него и впрямь зависит многое.

— Безусловно. Отныне этот план будет считаться нашим, — расставил точки над «ё» вицеканцлер.

Что ж, пускай количество имен на титульном листе растет в какой угодно прогрессии. Я готов уступить все права.

Остерман сразу понял, кто на самом деле готовил этот документ. Вице-канцлер начал осторожно прощупывать мои способности, завел долгий обстоятельный разговор, большинство вопросов в котором адресовались мне. Трудно судить, насколько блестяще я отвечал, но, хочется верить, если и упал в грязь лицом, то не очень глубоко. Остерман остался доволен.

— Я бы хотел выслушать мнение молодого человека еще по одному поводу, — вдруг сказал вицеканцлер уже после того, как мы стали откланиваться.

— Что вас интересует, ваше сиятельство? — спросил я.

— Не хотели бы вы поработать у меня в коллегии? — промокая пот большим шелковым платком, осведомился он.

Я взглянул на Бирона, тот выступил вперед, будто заслоняя меня от вражеской пули, и с кислой улыбкой ответил:

— Простите, Андрей Иванович, я барона от себя никуда не отпущу. Он должен неотлучно находиться при мне в любой урочный час. И это мой приказ для него.

— Очень жаль, — вздохнул вице-канцлер. — Остается лишь позавидовать вам, дорогой Густав. А вы, молодой человек, знайте, что я при любых обстоятельствах встречу вас с распростертыми объятиями. Русской дипломатии нужны толковые люди. Хотите, похлопочу перед императрицей?

В прошлой жизни я бы с большим удовольствием сбежал из армии в Министерство иностранных дел, одно дело — проливать кровь, другое — чернила. Но сейчас во мне разом заговорили двое: и я, и настоящий Дитрих:

— Большое спасибо, Андрей Иванович, за столь любезное предложение. Но приказ командира для меня закон. Нарушить его и оставить военную службу выше моих сил.

Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны. Не избежал и я этой участи. Только успели высохнуть чернила на моей докладной, как пришли грустные известия с Украины: в конце декабря татары прорвали линию укреплений между крепостями Святого Михаила и Слободской, разделились на небольшие отряды и принялись грабить окрестные поселения.

Наперерез татарам выступили малочисленные команды полковников Штокмана и Мельгунова, им удалось перехватить часть возвращающихся с богатой добычей неприятельских войск, но основные силы противника, захватив много пленников и скота, преспокойно ушли к Перекопу, раскопав и разломав вал защитной линии.

Говорят, на Миниха было страшно смотреть. Он не знал, как оправдаться, ссылался на огромную протяженность границы и на леность запорожцев, которые не соизволили своевременно предупредить о набеге.

Императрица потребовала «примерно наказать неприятеля», и тогда в наш план пришлось внести изменения. О немедленном заключении мира теперь можно и не мечтать. После такого успеха турки отклонят любое предложение.

Я засел за карты, вертел их так и эдак. Ясно, что набег татар продиктован в первую очередь желанием реванша. Разъяренный турецкий султан, которого задело за живое взятие русскими Азова, вышиб с крымского престола старенького хана Каплан-Гирея и заменил его храбрым и опытным Фети-Гиреем. Новому правителю Крыма надо показать себя, чем он и стал усердно заниматься. По всей вероятности, нас ждут новые набеги. Пока что «один-ноль» в пользу Фети-Гирея, однако ситуацию можно переломить.

Мотивы поведения хана ясны. Попробуем на этом сыграть. Набеги набегами, но турецкий султан хочет, чтобы крымцы остановили завоевания русских.

Хан будет болезненно реагировать на дальнейшее продвижение наших войск. Если его хорошенько щелкнуть по носу, он может забыть об осторожности. Чем гоняться за легкой татарской конницей по всей степи, проще собрать ее в одном месте и прихлопнуть как муху. А для этого надо как следует разозлить Фети-Гирея.