Дмитрий Дашко - Лейб-гвардии майор

— Не твоего ума надобность, — последовал грубый ответ. — Зови старшого, докладываться буду. А то и сам пройду. Дай дорогу!

— Ишь чего удумал, сам он пройдет! Постойте пока тута, обождите, а я кликну кого следует.

Часовой дунул в свисток. Круглов быстро пошагал в темноту.

Пола шатра раздвинулась, показался сонный Бирон:

— Проклятье! Что такое, что за шум?

Увидев, что я на ногах, он приказал:

— Барон, немедленно узнайте, что стряслось, и доложите. Кого еще принесла нелегкая?!

Бирон зевнул и скрылся в шатре.

Я взял шпагу и поспешил за Кругловым.

Причина переполоха выяснилась быстро. Часовые задержали трех казаков в синих чекменях, высоких меховых папахах и широких, как русская душа, шароварах. Ночные гости норовили прорваться на территорию лагеря, солдаты с трудом сдерживали их, терпеливо дожидаясь появления начальства. Лошади ржали, прижимая уши и раздувая ноздри. Казаки отчаянно ругались.

Увидев офицеров, караульные разом заговорили:

— Вот, вашблагородь, так и прут на рожон, окаянные. Никаких слов не слухают. Не стрелять же в них, право слово.

— Надо будет — выстрелите, — уверил Круглов и стал расспрашивать новоприбывших: — Кто такие?

Пожилой казак лихо спрыгнул на землю, горделиво встал перед нами, будто рисуясь. Вид у него и впрямь был импозантный, гроза степей: широкоплечий, кряжистый, с орлиным носом и страшной косматой бородой. Через восемьдесят лет его потомки будут распугивать парижан и введут всемирную моду на «бистро», а пока что такие, как он, держат нашу границу, наводят шороху в степи ну и периодически бунтуют, как же без этого. Казачья философия неволю и утеснение прав не признает.

— Донцы мы, — начал объяснять пожилой казак, очевидно бывший в троице за старшего. — От полковника Кабыздохова присланы с донесением.

— Как, говоришь, зовут полковника? — Я не сдержал улыбки.

— Кабыздохов его зовут, Илья Лукич, — терпеливо повторил казак.

Похоже, ему было не привыкать к такой реакции окружающих на фамилию его начальства.

— А сам кто таков будешь?

— А я буду сотником евонным, Федькой Вырви-глаз.

— Ну и фамилии у вас, братцы, — ухмыльнулся Круглов. — Кабыздохов, Вырвиглаз…

Казак снова стоически перенес веселье окружающих.

— Фамилии как фамилии, не хуже других будут, — не без гордости ответил он. — Вы меня лучше к старшому отведите.

— Барон, проводите? — обратился ко мне Круглов.

— Так точно, господин капитан. Ступай за мной, — велел я Федьке.

Казак послушно пошел, ведя коня в поводу.

— Хто тут за главного?! — поинтересовался Федька, когда мы оказались возле штабного шатра. — Сделай милость, добрый человек, скажи, чтоб мне не опозориться.

Он высморкался и деликатно вытер руку об штанину.

— Лейб-гвардии подполковник Измайловского полка Густав фон Бирон, — сказал я.

— Немец, значит? — уточнил казак.

— Немец, — подтвердил я. — А что, не нравится?

— Да мне как-то все равно. Лишь бы сурьезный да толковый был, — пожал плечами сотник.

Ему и впрямь было все равно, кто и какой нации. Казачество — известный котел, переплавивший уйму народов.

— Не волнуйся, толковей некуда, — заверил я.

— Слушай, а что это за мундир на вас надет непонятный? Сразу и не признаешь. Мы поначалу думали: ляхи или цесарцы здесь лагерем стали.

— Откуда ж им тут взяться?

— Леший их знает! В степи всякое быть может. Дюже сумневались: наши чи не наши.

— Наши, — засмеялся я. — Реформа сейчас в армии, сплошные перемены. Скоро всю армию переоденем в новые мундиры. Они удобней старых.

— Казачкам моим куда проще. В мундиры наряжаться несподручно, в любой секунд надо в седле быть. Не до мундиров нам…

— Ничего, и для вас что-нибудь придумаем.

— Ну-ну, — покачал головой сотник. — Придумаете что-то на нашу голову.

Похоже, он скептически отнесся к моему сообщению.

Мы зашли в шатер. Успевший одеться и причесаться Бирон встретил казака настороженным взором.

— Ваше превосходительство, я к вам от казачков пожаловал. Мы туточки стоим, недалече, в количестве трех полков. Уже цельную неделю с места не двигались. Приказано к вашему деташементу присоединиться. Так что принимайте православное воинство. Вместе поедем татарву лупить.

— Три полка, — задумчиво произнес Бирон. — Это сколько, выходит, у вас сабель?

— Тыщи полторы, не больше, — доложил казак. — Да вы не сумлевайтесь. Хучь и немного нас, но все сабли вострые, кровушку пролить басурманскую горазды.

— Тогда скачи обратно, передай, что жду господ полковников у себя в шатре поутру для выработки совместного плана действий. До Азова, стало быть, вместе будем продвигаться. Да, и скажи еще своим: пусть смотрят, чтобы порядок был! Здесь не казачья вольница, а регулярная армия, — повелительно рыкнул Бирон.

— Эвона какой здоровый да голосистый! — поцокал языком Федька, когда мы вышли из шатра. — В такого стреляй — не промахнешься.

— Типун тебе на язык! — замахнулся я на него.

— Та я ж шуткую, — захохотал Вырвиглаз. — Нехай ваш полковник живет хучь сто лет да в ус не дует.

Утром вместе с казаками прибыла еще и сотня калмыков. Известие это мы встретили с большой радостью. Калмыки были нарасхват, особенно в степи. Их конница считалась грозной силой, низкорослые скуластые всадники давно заслужили репутацию свирепых и отважных воинов, которые метко стреляли из луков и не боялись лихого сабельного удара. Те, кто побогаче, имели ружья и доспехи, но, вне зависимости от социального статуса, все калмыки, выступившие в поход, были о двуконь. Маленькие, величиной не более полутора метров калмыцкие лошади преимущественно гнедой и бурой масти славились выносливостью и способностью совершать без еды и отдыха переходы в сто верст. Столь скромное по количеству пополнение стоило на самом деле драгунского полка.

В маленькую речушку вышедшего из Петербурга гвардейского отряда со всех сторон стекались все новые и новые ручейки, превращая деташемент в полноводную реку. Сводный батальон на глазах разворачивался в многотысячный корпус. Сила собралась грозная и немалая.

И всем этим войском надо было управлять. Бирон с чего-то решил, что у него не хватит ни опыта, ни авторитета. Спорить с ним было бесполезно. Упрямства в Густаве хватило бы на троих.

В последнее время от навалившихся дел голова шла кругом. Бирон сделал меня фактическим заместителем, и я теперь сполна ощутил всю тяжесть нагрузки. Приходилось вникать в десятки нюансов: следить, чтобы казаки не задевали гвардейцев, калмыки не выясняли отношений с донцами, чтобы провиант распределялся справедливо, караульные не спали, а маркитанты не наглели. И многое, многое, многое еще.

Я забыл, что такое полноценный сон, спал урывками, зачастую по-казацки, в седле. Просыпаясь, долго тер красные глаза и с наслаждением обливался холодной водой. Если везло, пил ароматный бодрящий кофе, не смакуя вкус и запах. Готовился сорваться с места в любую секунду, и что уж там говорить, так оно обычно бывало.