Олег Измеров - Дети Империи

– Ну… жестокостью это не назовешь.

– Знаете, что в этом деле было самым трудным? Уговорить тех самых трех честных ученых, чтобы они отказались от признаний, которые уже написали до того, как я принял дело. Ох уж эта интеллигенция с комплексами вины… – Он взглянул на часы. – Нам уже пора в кинозал.

Кинозал находился через два вагона от того, где ехали Виктор с Альтеншлоссером. Это был длинный зал с высотой в оба этажа вагона, стены и потолок которого были также отделаны деревянными панелями. Кресла были мягкими и обиты бархатом, с обеих сторон шли два прохода, отделенные рядами тонких колонн, а поверху у потолка тянулся ряд окон, закрываемых механическими шторами. Погас свет и сразу же, без выпуска кинохроники, начался фильм.

С первых минут Виктор понял, что «Стражи неба» по сюжету почти то же самое, что и «Звездный десант» в его реальности. Творение киностудии UFA пронизывал культ милитаризма. Человечество будущего было превращено в большой военный лагерь и управлялось военными. Герои произносили высокопарные слова о том, что такое гражданин и гражданство, из них делали солдат и они ожесточенно сражались с гигантскими омерзительными жуками на какой-то планете, рельеф и природа которой напоминала Ближний Восток. Правда, вместо компьютерных анимаций была кукольная мультипликация и механические куклы, земные здания были не футуристического стиля, а какая-то смесь барокко с конструктивизмом, а прикид героев был слизан с формы СС. До Виктора дошло, что загадочный знаменитый Гейнлейн – это не кто иной, как Роберт Хайнлайн, каким-то образом оказавшийся популярным в рейхе.

Масштабность съемок потрясала ничуть не меньше, чем в современной версии. Были воспроизведены практически все спецэффекты, различаясь в основном в мелочах. Например, боевые корабли землян были сделаны в виде летающих тарелок, причем показаны явно не комбинированными съемками. Виктор вспомнил, что в его реальности книга Хайнлайна вышла в 1959 году – здесь, очевидно, творческий замысел созрел намного раньше.

Несмотря на захватывающую напряженность действия, мозг на этой картине отдыхал, и Виктор, гдядя на страшные членистые конечности, раздирающие бедных героев, выжившие из которых, в свою очередь, жгли и разносили монстров (о, эти любимые компьютерные стрелялки!) попытался проанализировать то, что ему рассказал Альтеншлоссер.

А не сказал он, по сути, ничего нового. Рейх был роскошной казармой, где ничтожное положение обывателя компенсировалось потребительскими цацками. Автомобиль каждому, клевые прикиды, парикмахерши и косметика бабам, чтоб нравится мужикам, работягам курорты на море – все это как-то сглаживает.

Ну и чем это отличается от социализма, который строит Берия? Пожалуй, по крайней мере одним – в бериевском СССР для Виктора был просто фантастический простор для творчества и реализации идей, но в материальном плане он мог рассчитывать на жизнь хоть и комфортную, но без излишеств, а здесь перед ним развертывался рай для халявщика, но только если не высовываться. Короче, на выбор – блистать умом или блистать шмутками. Ну и рейх создали сравнительно недавно по сравнению с существованием Российской Империи, так что разные народы еще пока новой исторической общности не образовали. Как же они их интегрируют? От тотального истребления вроде как отказались; история, оказывается не идет по экстраполяционным сценариям, которые так любят авторы антиутопий. Ладно, Дитрих расскажет, он сам в агитпропы набивается.

На экране продолжались героические разборки с тараканами, которые перли изо всех щелей несчастной планеты. Ага, мозг захватили в виде слизняка… ну, точно Хайнлайн. Пацаны в предыдущем ряду через пару кресел просто пожирали глазами экран. Женщины, конечно, с белокурыми локонами и безукоризненной красоты.

«Ну ладно, с фильмом все ясно. Посмотрим, что у нас с Альтеншлоссером. Дитрих играет такого рубаху-парня, который в школе млел от ножек Марики Рекк в «Халло, Жанин», и которого потом забрали в панцерваффе совмещать приятное с полезным. А потом этот парень нечаянно раскрыл коварный заговор, и с тех пор в СС. По-моему, он переигрывает. Хотя перед кем тут играть? Я для него лох, профессор Плейшнер, только без лысины. Вот и ладненько, не будем разубеждать».

Кино завершилось сценой грандиозного парада звездных эсесовцев перед фюрером (вставка кинохроники), с эффектным пролетом над трибунами летающих тарелок. Тарелки были снова натуральными, причем сняты, похоже, на натуральном параде, хотя из всего увиденного и услышанного здесь можно было предположить, что дальше парадов они не пошли. Зажегся свет. Виктор с Альтеншлоссером направились в свое купе.

– Ну, как впечатления?

– Американцы последние годы снимали нечто похожее, но для пятидесятых, конечно, потрясающая техника съемок. Кстати, о технике: билеты на этот гигантский поезд очень дорогие? Простой рабочий может ездить на такой роскоши?

– Да. Государство компенсирует большую часть стоимости билетов, чтобы сверхпоезд был доступен простым рабочим. Правда, это делается для более скромных, двухместных купе. Но каждый немец должен иметь возможность, проехав в этом поезде, ощутить величие нации.

– Такая гигантская дорога – для пропаганды величия нации? – удивился Виктор, подозревая, что после титанического здания конторы по надзору за культурой и обсерватории, которая должна сокращать число помешанных, это уже вопрос риторический.

Дитрих снисходительно улыбнулся.

– Об этом на ходу не расскажешь. Как вы смотрите, Виктор, если мы сейчас закажем в купе, как у вас говорят, «по пивку», и обсудим спокойно этот вопрос, а потом пойдем обедать? Небольшое нарушение диеты в такой командировке не повредит.

В купе Виктора Дитрих пощелкал переключателем поездной трансляции, выбирая подходящую программу и настроил кондиционер-вентилятор, чтобы он подавал свежий воздух снаружи. Из динамика весело зачирикала Розита Серрано в магнитозаписи. За окном пролетали пейзажи нарождающейся весны. В дверь постучали; стюард занес на подносе бокалы с темным пивом. В воздухе витала атмосфера легкой беспечности.

– Это из Западной Богемии, Пилзен.

– Да. Действительно, неплохо.

– Теперь можно и о роли величия нации, так?

– Да, под пиво философия идет лучше.

– Философия философии рознь. Маркс сказал, что бытие определяет сознание – брезгливо произнес Альтеншлоссер. – Это еврейская философия, мышление ростовщиков, коррупционеров, жалких угодливых ничтожеств. Мы провозгласили новую философию: сознание определяет бытие. Сознание нации определяет бытие нации. Нация, которая осознала свое высокое предначертание и исполненная достоинства, возвысится над миром. Нации, которые упиваются перемыванием собственных пороков, которые наслаждаются чувством собственной беспомощности, будут влачить жалкое существование, вымрут и станут удобрением тучных полей высокой нации. Тот же закон действует и для каждого индивида.