Алексей Фомин - Жребий окаянный. Браслет

Ермилу хватило одной лишь вони от размораживающихся шкур, внесенных со склада для оттайки. Он добросовестно намеревался выполнить требование хозяина – ни на мгновение не спускать глаз с Михайлы, но жизнь оказалась куда богаче и разнообразней его представлений о ней. Покрутившись в сарае для золения полчасика, он дружески хлопнул Валентина по плечу и, стараясь казаться как можно дружелюбнее, сказал: «Ну что я буду за тобой приглядывать, как за маленьким. Пойду-ка я домой. Тебе ж, в конце концов, учиться, а не мне». На том и был таков. Сподручных своих, псов, правда, оставил. Но и те дежурили снаружи, предпочтя дышать свежим морозным воздухом. Двое гуляли-караулили, а двое в это время с Ермилом дома сидели.

– Сам не ходи. Кто там работает?

– Сипко и Фурсик.

– Вот пусть они и развешивают шкуры мочиться. А ты гречневой золы еще две меры приготовь.

– Это для первого и второго чана?

– Ну…

– Так я ж для них все приготовил: и известь, и шадрик [6], и золу…

– Видел я все, что ты приготовил. Золы мало. Ты не спорь со мной, Михайла. Говорю: мало, – значит, мало.

– Я и не спорю. Сейчас пойду золу нагребать.

– И без меня не засыпай. Под моим присмотром рассол делать будешь.

Дед Влас – высокий, худой старик, с чахоточным румянцем на впалых щеках, горбоносый и большеглазый, как святые угодники на иконах Феофана Грека. Он здесь главный. Здесь – это в большом бревенчатом сарае метров двадцати в длину и шести – восьми в ширину. Это – сарай для золения, или, как его обозвал Валентин, цех. Но дед Влас главный не только здесь. У него несколько таких сараев. Каждый – для отдельной операции. И для хранения сырых шкур, и для золения, и для кисления в «киселе», и для дубления, и для окончательной доводки кожи, и для ее окраски, и для хранения готовой продукции. Одним словом, фабрика, она и есть фабрика. И в Африке, и в шестнадцатом веке. Строго говоря, дед Влас на фабрике не хозяин, а управляющий. Фабрика же принадлежит Митряевым. Наверное, поэтому Влас поначалу воспринял приезд Митряева-младшего в сопровождении главного митряевского приказчика как покушение на свою самостоятельность и относительную независимость. Ведь изначально хозяином этого дела был он. Но погорел, как это часто бывает с хорошими профессионалами, но неудачливыми дельцами, на кредите. Производство-то он расширил, а спрос возьми да и упади. Вот дело это кожевенное Мудр Лукич к рукам и прибрал. Власа оставили управляющим и до поры до времени не трогали. А тут и надобность с Михайлой что-то делать приспела. Вот Мудр Лукич и вспомнил об имеющемся у него кожевенном деле близ Вологды.

Но стоило Ермилу в первый же день смыться из цеха, как Валентин честно и откровенно, без утайки рассказал Власу о том, с какой именно целью прислал сюда Мудр Лукич своего пасынка в сопровождении приказчика Ермила и еще четырех охранников. Лед недоверия был сломлен.

– Да, плохи твои дела, парень, – сказал тогда дед Влас. – Мудр Лукич серьезный соперник. Это я по себе знаю. Но ты все ж таки дерись, не давай им себя заморозить.

– Подставляться я им не намерен и напиваться так, чтоб можно было меня заморозить, как баранью тушу, тоже. Но сам понимаешь, дед Влас, ведь можно сначала человека придушить подушкой во время сна, а уж потом и заморозить. И никаких следов насилия. А уж сказать потом можно, что я ведро водки выкушал, вот и замерз сдуру. – Произнеся эти слова, Валентин грустно улыбнулся. – Я и так уже три ночи не сплю. Но до наступления весны мне не выдержать. – Он вновь улыбнулся.

– А ты вот что сделай, Михайла… – Дед Влас на короткое время замолк, прикидывая в уме, судя по всему, возможные варианты выхода из сложившейся ситуации. – Ты сходи к нашему губному старосте. Всего ему не рассказывай, а скажи ему, что охотятся на тебя какие-то людишки. Ты, мол, и сюда-то приехал, чтобы спрятаться от них. Так что ежели найдут тебя мертвым, пусть даже без признаков насилия, пусть даже просто замерзшего, то пусть знает, что тебя убили. И убили, как ты думаешь, не без помощи Ермила, ибо прислан он сюда тебя охранять и наказ от твоего батюшки имеет глаз с тебя не спускать.

– А он меня умалишенным после таких слов не посчитает?

– Не беспокойся, не посчитает. А чтобы не удивлялся – кто такой, мол, и откуда, ты ему поклон от меня передашь. Доброй черной юфти на две пары сапог для него и красного сафьяну на сапожки для жены.

– Это ж взятка, дед Влас!

– Какая ж это взятка, дурной? Это просто поклон от меня, чтоб губной староста знал, что ты мне не чужой. Взятка – это когда ты просишь, чтобы он для тебя что-то противозаконное сделал. А ты разве просишь этого?

– Нет.

– Вот. После этого придешь к Ермилу и сообщишь ему, что был ты у местного губного старосты и предупредил его. Замерзнешь ли ты, иль поскользнешься и голову проломишь, или просто исчезнешь куда, то виноват в этом Ермил. Он хочет твоей смерти. Так ему и скажи – случись что со мной, губной староста тебя, Ермил, убийцей считать будет.

– Дед Влас, так он тут же к губному старосте побежит и просто перекупит его. Он ведь может и десять рублей дать, и двадцать…

Дед лишь покачал головой на это его замечание.

– Деньги, конечно, хорошие, слов нет. Но не возьмет их у него губной староста и говорить с ним не станет. Ты сам посуди, Михайла, как же он может мзду взять, если он от народа и народом же на это место выбран?

«Эх, нам бы в двадцать первом веке такую убежденность в человеческой порядочности и таких людей, как этот губной староста», – подумал Валентин и не стал разубеждать деда Власа в его вере в человечность и неподкупность народных избранников. Другие времена, другие песни.

Валентин так и поступил, как посоветовал ему дед Влас.

– Меня к губному старосте послали, вот это передать, – сообщил он своим сторожам, подскочившим к нему, едва он вышел из сарая. – Айда со мной.

Не заподозрив никакого подвоха, охранники сопроводили его до местного околотка и обратно. Губной староста превзошел даже самые смелые ожидания Валентина. Парнем он оказался хватким, из тех, о ком говорят: «Палец в рот не клади». Валентина он понял буквально с полуслова.

– Ступай смело по своим делам, Михайла, – напутствовал он уходившего Валентина. – И волос с твоей головы не упадет, я тебе это обещаю.

От губного старосты Валентин вернулся к Власу.

– Договорился? – поинтересовался тот.

– Договорился, – ответил ему повеселевший Валентин.

– Неизвестно, сколь ты у меня пробудешь…

– Пока не сбегу. – Валентин ухмыльнулся. Теперь он был уверен, что и на этот раз выскользнет из-под твердой руки Мудра.

– Неволить тебя не могу, поступай, как хочешь. Хочешь – учись ремеслу, хочешь – просто приходи сюда да дурака валяй.