Дмитрий Хван - Ангарский Сокол

— Значит, только с Соколом говорить будешь и более ни с кем? — в очередной раз спросил начальник военной школы.

— Так и есть, — кивнул пленник, прошелестев единственную фразу, коей он баловал Рината на протяжении последних дней.

Поначалу он считал, со своей стороны резонно, что его будут и бить, и пытать, но позже с удивлением осознал, что этого никто делать и не собирался. Мало того, что его поставили на ноги, когда он готовился испустить дух, так его и не запирали вовсе. Даже давали смотреть занятные рисунки, сделанные в клеточках. Получалась какая-то нарисованная сказка, однако не совсем понятная из-за того, что ему было сложно прочесть написанное. Относились к пленнику ласково, кормили тоже хорошо. Но всякий раз его безотлучно сопровождали местные мальчишки, вооружённые странного вида пистолями и с кинжалами на боку. Как понял пленник, для них это было лишь игрой. Частенько, раз в два дня, на левом берегу реки раздавались частые звуки выстрелов, а по воде эхо приносило крики команд. Потом с того берега приходили лодки с донельзя довольными мальчишками, держащими в руках ружья. Ружья, за коими он сюда и прибыл.

Казанец по имени Ринат продолжал заходить к нему с единственным вопросом, превратив это в своеобразный ритуал. Бывало, он не заходил несколько дней подряд, видимо отлучаясь с острова. Бежать же отсюда не было никакой возможности — день и ночь отроки, называемые Ринатом кадетами, позволяли ему гулять по острову, не давая, однако, приближаться к берегу. Как заметил пленник, взрослых мужчин на острове было мало, за всё время он видел их не более двух десятков.

Кстати, совсем недавно младшие отроки покинули остров, уплыв на том же самоходном судне, что привезло сюда и его. Остались же самые взрослые, а вскоре началась и пушечная стрельба. Под руководством воинов кадеты палили ядрами по реке, причём они должны были попасть туда, куда им указывали. Иногда пускали и плот со щитом, обитым досками, дабы сделать его шире, и отроки старались навести пушку так, чтобы разнести дощаник ядром. Пару раз бывало, что и попадали. Смотреть на эти действа пленнику дозволяли, причём мальчишки посматривали на него с чувством собственного превосходства. Они были полны гордости оттого, что им дозволено палить из пушек, как взрослым воинам.

В один из вечеров казанец снова зашёл к пленнику. Сегодня у него было хорошее настроение, что заметил лжеказак. С собой у Рината была фляжка с винишком, что втихушку гнали ангарские умельцы из плодов дикой яблони. Он снова принялся убеждать пленника назвать и сообщить ему цель приезда. Тот, как обычно, отмалчивался.

— Да пойми ты, чудак-человек, ты Осипу можешь наговорить всякого, он мужик доверчивый. А ежели ты хотел лишь поговорить с нашим князем, то просто стоило прийти к ангарскому послу и испросить аудиенции. Зря, что ли, там Карпинский сидит?

Мужик уставился на Саляева с удивлением.

— Ладно, я сегодня поговорю с Соколом. — Ринат хлопнул его по плечу и сунул в руки фляжку с вином.

На следующее утро Саляев, свежий и бодрый, только что искупавшийся в реке, разбудил своего пленника:

— Одевайся! Дождался своего, Штирлиц.

Кинув на топчан шапку и кафтан, что носили все ангарцы, Ринат сказал, что ждёт его у южной пристани, что близ кадетских казарм. Одевшись, мужик вышел на улицу, зябко передёрнувшись и зевая. Паробот уже пыхтел у пристани, оттуда же раздавались знакомые голоса. Подойдя поближе, пленник с удивлением обнаружил своих недавних спутников, одетых так же, как и ангарцы, которые знакомились с казанцем. А Осип дружески поприветствовал и его, спросив про здоровье.

— Товарищи твои прибыли учиться обращаться с нашим оружием, а потом их в казаки возьмут, в войско. За плату, — сказал ему Ринат.

Вскоре бот взял курс на столицу княжества, увозя пленника с речного острова, вотчины оружейной науки Ангарии.

Когда Соколову сообщили о прибытии пятерых казаков с целью затесаться в ангарское общество и вступить в войско, поначалу он обрадовался. Казалось бы, вот оно, началось помаленьку! То, чего они давно ждали, — появление охочих людей. Но вскоре первая радость сменилась разочарованием — казаки оказались лишь прикрытием для появления непонятно чьего посланника. Ринат сразу понял, что заболевший казак, которого сдал ему проходивший караван с крестьянами, на самом деле таковым не является, уж слишком заумные слова он бормотал в горячке. Да и руки его явно не казацкого складу, и сам он — жирком заплывший да холёный. Предстояло выяснить, чей он посланник, — то, что не царский, стало ясно сразу, ведь таковому бояться нечего. Теперь у Вячеслава появилось время встретиться с ним.

А до этого решили вопрос с казаками. Как оказалось, Осип и его товарищи и вправду хотели поступить на службу к князю, и именно Осип подговорил на это своих друзей, а Фёдор, как звали заболевшего казака, присоединился к ним перед самым их уходом. Соколов поговорил со Смирновым, связался с Саляевым, Петренко — все безоговорочно поддержали идею приёма охочих до службы людей в войско. Причём платить монетой решили и тем казакам, что были захвачены владиангарцами на границе. Только после этого Вячеслав пригласил на беседу Осипа с товарищами. Князь Ангарский согласился взять их на службу, приняв на полное довольствие и за определённое в три золотые монеты жалованье. Но для начала им пришлось с месяц поработать на перегрузке угля. Приходящие с угольной шахты телеги им приходилось перегружать на подходящие к причалу баржи. Кстати, в связи с тем, что сверху уголь был не лучшего качества, приходилось постепенно вгрызаться в землю. Сейчас там был уже полноценный проход в породе.

Работавшие на угледобыче люди первые в княжестве стали получать золотое довольствие в виде монет, как и лучшее питание. Отдыхать им тоже полагалось больше, чем остальным, работа у них была практически по КЗоТу — не более десяти часов в сутки с обедом. Только так можно было завлечь работника под землю.

Лжеказак, назвавшийся подьячим Фёдором, привезённый из Удинска, наконец встретился с князем Соколом. Поначалу он попросил оставить его с князем наедине, но Вячеслав сразу же объяснил ему, что от своих верных товарищей у него секретов быть не может.

— Если ты и дальше собираешься играть в молчанку, пойдёшь уголь копать. Мне твои церемонии ни к чему, — начал терять терпение Соколов. — И без тебя дел много.

Наконец подьячего проняло. Поняв, что вся его миссия вскоре может закончиться тяжким ручным трудом, он повалился на колени и принялся говорить:

— Прости, князь, за дерзость и гордыню мою! Подьячий я Агейка Воловцев, письмоводитель из Тарского острожку, а теперь и с Енисейского. Воевода прежний Фёдор Самойлович Бельский меня послал. А тому, Божьей милостию, брат евойный письмо с холопем своим прислал, в коем просит негласно разговор повесть с ангарским князем.