Джонатан Филипс - Четвертый крестовый поход

Он был вынужден умиротворять свой народ и при этом отнимать у него золото. В то же время он не мог рисковать и отталкивать своих союзников, прекратив выплаты или одобряя выступления против них. Нам известна хвалебная речь современника, превозносившая императора, как то предписывал этикет — интересно, что в ней не было даже упоминания о Исааке (что предполагало переход к его сыну всей полноты власти). Вместе с тем в ней слышалась явная неприязнь по отношению к крестоносцам. «Если они и доставили императора, прибывшего сюда по воле Господней, не следует им превозноситься. Восстановив права нашего господина, они исполнили долг слуги, так пусть и теперь будут покорны законам». В речи таится предостережение против жадности «старого» Рима, пытающегося вернуть свою молодость за счет Рима нового. [474] Речь приводится в: Brand, «Byzantine Plan for the Fourth Crusade», 464-72.

Алексей Дука, известный как Мурзуфл, заметная фигура в константинопольских выступлениях против крестоносцев {40} 40 Алексей по прозвищу Мурзуфл («суровый, насупленный») никак не мог быть известен как противник крестоносцев хотя бы потому, что император Алексей III именно ему поручил секретные переговоры с латинянами (см. далее). (Прим. ред.) , осуждал императора за выплату им огромных сумм и заклад многих земель. Он призывал Алексея «заставить их убраться». [475] RC, 83. Более подробно о Мурзуфле см.: Hendrickx and Matzukis, «Alexios V Doukas Mourtzouphlus: His Life, Reign and Death».

Разумеется, крестоносцы зависели от Алексея III в поставках продовольствия, нуждались в финансовой и военной поддержке весной. И все же, как продемонстрировал ожесточенный спор на Корфу, значительная часть армии была равнодушна к идее поддержки императора и не была склонна терпеть нарушения обещаний. Чем дольше Алексей не мог заплатить обещанные деньги, тем сильнее в армии назревало недовольство. Недоверие к грекам разрасталось словно язва.

Бонифаций Монферратский попытался использовать дружеские отношения с Алексеем, чтобы убедить его возобновить выплаты. Он посетил императора, напомнил, насколько он обязан крестоносцам, которые восстановили его на престоле, и призвал его сдержать слово. Учитывая давление, с которым Алексей сталкивался в Константинополе, у него не оставалось другого выбора, кроме дальнейшего проведения политики примирения. Он обратился к Бонифацию с просьбой потерпеть и заверил в том, что выполнит их договоренность. [476] GV, 81. И все же вскоре поступление денег сократилось, а затем и вовсе прекратилось.

К этому времени года, а дело происходило в ноябре, император понимал, что флот крестоносцев не сможет выйти в море. Возможно, он решил, что вынужденной неподвижности и зависимости от продовольственных поставок будет достаточно, чтобы удержать уроженцев Запада от военных действий. Кроме того, он рассчитывал, что, прекратив выплаты, он сможет получить передышку в Константинополе.

Первого декабря неприязнь между уроженцами Запада и византийцами выплеснулась в открытое столкновение. Толпа начала набрасываться на всех встреченных чужеземцев, жестоко убивая их и сжигая тела. Греки попытались напасть на корабли крестоносцев, но были быстро отбиты, потеряв значительное количество своих суден.

Копившееся напряжение выплеснулось в открытое противостояние. Руководители крестового похода должны были продумать дальнейшие действия, окончательно прояснив намерения императора по отношению к бывшим союзникам. Было решено отправить официальную делегацию к Алексею, чтобы напомнить ему об обязательствах по отношению к крестоносцам и потребовать их выполнения. В случае отказа послы должны были заявить, что «сделают все возможное, чтобы вернуть обещанные деньги». [477] GV, 82.

Учитывая дипломатический опыт и ораторское мастерство Конона Бетюнского и Жоффруа де Виллардуэна, именно они оказались двумя из шести посланников. Остальными были француз Мило Прованский и трое знатных венецианцев. Препоясавшись мечами, они отправились верхом вдоль Золотого Рога по Влахернскому мосту ко дворцу. [478] Van Millingen, Byzantine Constantinople, 174-5. У ворот они спешились, как и надлежало послам, и направились в один из залов, во главе которого восседали два императора, облаченных в роскошные одеяния. Здесь же была Маргарита, жена Исаака, приходившаяся мачехой Алексею. Виллардуэн вновь упоминает о ней как о «достойной прекрасной даме». [479] GV, 82. Чтобы подчеркнуть важность встречи, зал был наполнен византийской знатью. Обе стороны понимали, что происходил не обычный визит вежливости, а решительная встреча, от итогов которой будет зависеть столкновение или же разрешение напряженной ситуации.

Конон изложил ставшее привычным дело. Крестоносцы сослужили двум императорам огромную службу, Алексей и Исаак в ответ пообещали выполнить свои обязательства, но не сделали этого. Крестоносцы представили скрепленные печатями документы с первоначальным договором. Затем следовал ультиматум: если византийцы исполнят обещания, крестоносцы удовольствуются этим. В противном случае «они не смогут далее считать тебя [Алексея] своим повелителем и другом, но сделают все возможное, чтобы получить причитающееся им. Они просили нас сказать, что не причинят вреда ни тебе, ни кому бы то ни было другому, не предупредив о намерении начать военные действия». [480] GV, 82. В заключительных словах Конона таилось скрытое раздражение на хозяев. Заверив в предупреждении о начале войны, он добавил: «Они [крестоносцы] никогда не поступали вероломно, поскольку это не в традициях их стран». [481] GV, 82. Этот выпад против характера греков показывал давние предубеждения уроженцев Запада и обозначал рост недоверия к Алексею. Разумеется, слова были составлены так, чтобы нанести обиду.

Завершение речи Конона потонуло в ропоте. Его слова привели в ярость собравшуюся византийскую знать. Сразу же вспомнилось все возмущение против западных варваров. Виллардуэн пишет, что ни у кого прежде не хватало дерзости входить в императорский дворец и диктовать императору свои условия. Зал загудел вскриками. Собравшиеся тыкали пальцами в кучку посланников. Даже если Алексей собирался предложить крестоносцам более примирительный ответ, настроение в зале приравняло бы его к самоубийству. Несмотря на номинальную неприкосновенность крестоносцев в качестве послов, ярость была такова, что латиняне стали опасаться за свои жизни. Столь опытному человеку, как Виллардуэн, привыкшему, как мы видели, к такого рода опасностям, нынешнее суровое испытание показалось необычным и пугающим. Крестоносцы чувствовали себя полностью отрезанными от всего мира. Они поспешно развернулись и заторопились по дворцовым переходам к выходу, где ждали их лошади. «Не было среди них человека, не возрадовавшегося, оказавшись снаружи». [482] GV, 83. Радуясь удачному избавлению, они помчались обратно к Золотому Рогу. Выражение лиц рассказало об оказанном приеме уже при въезде в лагерь. Была собрана знать, чтобы выслушать рассказ о посольстве. «Так началась война», — коротко и сдержанно сообщает Виллардуэн. [483] GV, 83.