Вячеслав Дыкин - Гусариум (сборник)

– Добрый вечер, месье Ферро, – сказал я. – Увы, но бал окончен. Вы опоздали.

– Русские?! Откуда тебе известно мое имя?

– Вам привет от господина Савиньи… И от его величества.

Ферро растянул губы в улыбке:

– Значит, у них ничего не получилось? Я в этом не сомневался…

– Переписывать историю – неблагодарное занятие, месье Ферро. Как ни старайся, старушка Клио оказывается сильнее.

– Лучше жалеть о том, что сделано, – ответил Ферро, – чем о том, что не сделано. Тем более что я никогда не жалею о своих поступках.

Не сводя с нас глаз, он поднял руку. Мир перед глазами плыл, но я сумел разглядеть подходящих пехотинцев с ружьями наизготовку.

– Хотите сказать что-нибудь напоследок? – осведомился Ферро.

Конечно, я хотел. У меня на такой случай была в запасе пара неплохих фраз.

Но не успел я разлепить губ, как ночь раскололо надвое оглушительное «Ура-а-а-а!».

А следом раздалось знакомое, торжествующее:

– Хузары, круши!! Руби в песи!!

Черная тень – всадник с нацеленным вперед клинком – сшиблась с Ферро.

Клинки зазвенели, заскрежетали, рассыпая искры. Бешено ржали кони. Круговерть боя, пляска смерти закружила окрест нас.

Из дыма неслись, размахивая саблями, гусары в зачехленных киверах и шинелях, казаки с шашками наголо, с пиками наперевес – башкиры и киргизы в своих характерных шапках и халатах…

Всё кончено было в считаные минуты.

Французы, рассеянные по полю партизанами, спешно бросали ружья, поднимали руки, сдаваясь.

Денисов подъехал к нам. В одной его руке была обнаженная шашка, в другой – знакомый черный ментик с золотыми шнурами. Вытерев им клинок, он бросил его на землю.

Темные волосы командира развевались, меж ними плескала, будто крошечный стяг, тонкая седая прядь.

– Вы дурно выглядите, господа, – сказал он.

– Василий Давыдыч, мы… – Я закашлялся, покачнулся. Еремеев поддержал меня за плечи.

– Доложите после, – сказал Денисов, пряча шашку в ножны. – Похоже, что доклад этот займет много времени… Беркутов, рому им!

Митенька спешился, побежал к нам, на ходу раскупоривая флягу.

Денисов смотрел на полыхающий монастырь. В зрачках его плясали отблески пламени.

– Глядя на вас с хорунжим, можно предположить, что вам пришлось драться с самим чертом.

Я отпил из фляги, почувствовал, как по жилам растекается благословенное тепло, передал флягу Еремееву:

– Так всё и было, господин подполковник.

– Верно, – отпив из фляги, сказал Еремеев. – Жаль, шляпы у него не прихватил. Всё сгорело… А без шляпы-то, кто мне теперь поверит?

Появился Гельнер с саквояжем, принялся осматривать наши раны, хлопотать, перевязывать.

Денисов втянул ноздрями запахи пожарища, поведя шеей, расстегнул тесный воротник.

– А хоть бы и с ним, с самим чертом, – негромко сказал он. – За Россию-матушку и супротив него – в радость… Молодцами, Вихров! Беркутов, приведи коней нашим героям… Мы возвращаемся. Нынче мы будем праздновать, господа! Закатим истинный пир!

– По какому же случаю пир, Василий Давыдыч? – спросил я, аккуратно поглаживая поломанный бок, морщась от боли.

– Прибыл курьер из Калуги, – Денисов дал коню пяток, отъезжая от нас, улыбнулся через плечо. – Москва оставлена французами. Неприятель начал отступление.

22 сентября 1812 года

Уж полночь близится, а Бонапарт не спит. И дождь стучит отчаянно по крыше. Но этот шум приятней, чем дневная канонада, разрывы ядер и стоны раненых.

Выходит к нам Пьер Дежан, адъютант Наполеона.

– Не спит? – спрашиваю и вежливо покашливаю.

– Его величество размышляет, – отвечает он с важностью.

Я с пониманием киваю, нельзя мешать императору Франции.

– Будем ждать? – обращаюсь к моему дорогому соратнику Де Брюни. – Жан-Батист, предлагаю выйти в соседнюю избу и откупорить шампанского, что ли, бутылку или чего покрепче, чтобы согреться.

– Извольте, мосье Д’Обержон.

Антуан Виктор Огюстэн Д’Обержон – это я на сей момент. Полковник французской армии, застрявший в глуби огромной России в маленьком никчемном городке Малоярославце. Как мы бились при Бородино! Как львы! Как раненые звери! И не одолели русских. И почему было не взять Москву? Нашему львиному войску необходим отдых и почетный мир с русскими. Русские отличные солдаты. Они превосходно пополнили бы нашу армию. С русскими мы бы завоевали Индию. Но император рассудил по-иному. Наша армия вместо Москвы взяла Малоярославец. Теперь ждем подкрепления и будем разворачивать войска на Санкт-Петербург. Там русские запросят пощады. Но это еще когда будет. А пока русские осаждают нас со всех сторон. А мы тут стоим, мерзнем при этой варварской погоде и устало огрызаемся на их непрерывные атаки.

Солдаты генерала Ермолова здесь, под Малоярославцем. Корпус Раевского тоже движется к нам. Разведка доносит, что сам русский фельдмаршал Кутузов за Раевским развернул русскую армию. И три баталиона италианцев уже не очень хотят сражаться за нашего любимого императора. И поляки устали воевать, но мы все ждем прибытия второй армии, собранной Марией Луизой Австрийской. Еще четыреста тысяч французов, поляков, италианцев с боями движутся через Пруссию. Этих птенцов необученных еще долго в наших войсках будут звать Марий Луизами.

А ведь грядет новая большая битва. И мы, французы и русские солдаты, покроем себя славой под стенами Малоярославца.

Но у нас, доблестных вояк старой гвардии, сегодня в ночь, другая битва.

Ермолов расположил против главных ворот города батарею в сорок орудий. Ровно в полночь, через три минуты он даст залп, и в атаку пойдут роты полковника Никитина. Это наш шанс.

Де Брюни всё понял буквально. Он уже разлил шампанское в фужеры и кромсает неочищенный апельсин штыком, который отнял у адъютанта. И где он только взял фрукт среди снежных пампасов России? У Наполеона позаимствовал? Из Марокко, наверное, прислали.

Я кладу свою руку поверх его пальцев. Останавливаю раздирание апельсина.

– Не время, – говорю, – зови наших. Пора.

Жан-Батист кивает. Исчезает на минуту. А вскоре появляется вся наша великолепная семерка. Старая гвардия Наполеона. Ребята высокие. Медвежьи шапки чуть не задевают за стропила русской избы, глаза горят, губы угрюмо сомкнуты, усы топорщатся. Все бледны и сосредоточенны. Еще бы! Решается судьба всей кампании и будущего мира!

Еще мгновение. Вот он, гром среди звездного неба. Ударили пушки. Интересно, сколь долгую атаку сможет устроить Ермолов? Но нам много времени не понадобится.

Входим с Де Брюни к императору. Бледный приземистый человечек. Огромный лоб выдает недюжинный ум. А его суровый взгляд порой повергает в трепет целые армии. В том числе и нас, французских генералов. Но нынче взгляд у него не уничтожающий, скорее вопросительный. Бонапарт встревожен.