Александр Афанасьев - Меч Господа нашего-3 [СИ]

— Не стрелять! Не стрелять!

Лейтенант отлично сознавал, чего опасается нидерландский полковник — того, что весь город бросится на них, и они окажется в окружении и перед лицом наступающего врага. Но и ехать, знать, что твои люди почти никак не защищены, при этом не отвечать на стрельбу — нет, это было выше его понимания…

Идущая впереди Тойота показала подфарниками поворот. Они начали поворачивать — и в них снова стали стрелять, на сей раз, судя по ударам пуль по броне — как раз по их машине. Полковник выругался на своем языке… кажется, начиналось…

Импровизированная вертолетная площадка, размеченная и расчищенная в зеленке — тоже была под обстрелом, не массированным — но стреляли со стороны города и стреляли постоянно. Хуже того — она была освещена и основной удар китайских истребителей — бомбардировщиков пришелся на нее. Здесь было два вертолета русского производства типа Хип, оба пострадали от взрыва: ударная волна бросила их один на другой. Со стороны гор тоже стреляли, с этой же стороны стоял пикап Тойота, на котором был установлен крупнокалиберный пулемет НСВ 12,7, довольно редкий в Афганистане. С него — стреляли в сторону гор, пулеметчик давал одну за одной короткие очереди на подавление. Трассеры уходили в темноту, большие, как футбольные мячи…

Посадочную площадку обстреливали не с одной точки в горах, явно с нескольких…

Бородач подбежал к пикапу — огневой точке, после чего пулеметчик прекратил огонь. Потом — он обошел вертолеты, затем — подошел к ним.

— Вот что, парни. Сами видите, какая хрень здесь творится. Похоже, что в горах аборигены больше не рады нам, там, где мы — там появляются и китайцы, а аборигенам это ни к чему. Пока что они просто намекают, чтобы мы собирали вещички и сматывались нахрен отсюда, но если кто-то из вас полезет дальше по ущелью, намеки будут более весомыми. Делать вам там совершенно нечего. Зато — вы можете чертовски помочь нам в эвакуации особо важного груза. Будьте уверены, что это намного важнее, чем приказ, который вам отдали и который приведет вас в могилу, нахрен. Итак?

— Сударь, приказ есть приказ — упрямо ответил полковник

— Поговорите с вашими людьми. Сейчас есть чертовски много возможностей умереть — но было бы просто идиотизмом умирать ни за что. За приказ, которым уже можно вытереть задницу…

Первыми — согласились американцы, в конце концов, они были одной национальности с бородачом из ЦРУ. Таким образом, отряд полковника Йенссена лишился половины бойцов и основной огневой мощи в виде двух высокозащищенных транспортеров морской пехоты. Потом — согласился и Крайст, у него вообще — не было приказа лезть в это долбанное ущелье. Потом — вынужден был согласиться и нидерландский полковник…

А потом — они ехали обратно. По враждебному, стреляющему в них городу — афганцы поняли, что к чему и вымещали злобу, как могли. Ибо злоба была — на всех одна.

И примерно к два часа по местному времени — они подошли вплотную к тоннелю Саланг, оказавшись там, где в свое время бились насмерть советские солдаты. Сторожевая застава Луна, ключ к Салангу. Тех, кто уходил туда служить — называли «космонавты» и уже не чаяли увидеть живыми…

— Идут! Они идут!

— Осветительным!

Гавкнул подствольный гранатомет, вылетевшая осветительная ракета повисла над перевалом, освещая его обрывистые, нежилые склоны. Стали видны моджахеды, ползущие меж камней.

— Живая сила! Триста! Одиночными! — сорванным голосом закричал лейтенант

И сам приник к прицелу.

Хвосты неуправляемых ракет полосовали небо, ракетчики били по своим, по чужим — им было все равно. Из ущелья, с закрытой позиции лупили минометы. Тут же, рядом — бородатый американец, вздрагивая всем телом бил по целям из винтовки МакМиллан калибра 12,7, которую он раздобыл у отступающих канадцев, вместе с несколькими коробами пулеметных патронов. Винтовка позволяла достаточно точно бить по позициям ракетчиков и не дать вывести на позицию тяжелые пулеметы.

Сам лейтенант — бил из своей винтовки. Злобно, осмысленно, он словно слился с ней. Впервые за все время пребывания здесь — он делал нормальную солдатскую работу. То, ради чего он и пошел служить в армию. Он командовал своими солдатами и поражал цели сам. Выбирал среди черноты, освещенной лишь падающей осветительной ракетой, одушевленный, стелящийся по земле ее кусок, подводил к ней треугольник прицела, целился по верхнему его углу, выпускал пару пуль, и цель больше не шевелилась. А если шевелилась — то добивал. Это было чертовски неполиткорректно и чертовски правильно.

Это были не муджики. Он прекрасно различал, когда наступали муджики. Они наступали с криками Аллах Акбар, они бежали вперед, чтобы сходу — и в рай, пред глаза Аллаха, которого нечего бояться, потому что пал шахидом и теперь явился за заслуженной наградой. А эти — ползли вперед целеустремленно молча, они не оттаскивали в тыл своих, они не стреляли — те, кто полз вперед, стремясь добраться до окопов. И от этого — было жутко, до дрожи жутко, казалось — что земля ожила и наступала на них. Но лейтенант знал, что нет нахрен никакой ожившей земли — а есть просто кучка фанатиков. И если нет возможности остаться в живых — значит надо просто продать подороже свою жизнь.

Это был уже третий штурм. Два они уже отбили. Если не отобьют — дальше будут разбираться те парни, которые стоят наготове по обе стороны тоннеля с крупнокалиберными пулеметами, нацеленными на горы. Но пока они здесь — через них никто не пройдет.

Пулеметная очередь — ударила чуть ниже, он инстинктивно сполз назад… глаза защитили очки — но все равно больно, в лицо как пескоструйкой. Он сменил магазин, вытер перчаткой саднящее лицо. А потом — рядом закричал и открыл огонь очередями Мольке, он прицелился… они были еще далеко, но они поднимались на склон, карабкались. Пулеметы прикрывали их, попадая и по своим тоже — но им на все было наплевать, они лезли и лезли, как заведенные солдатики, пули срывали их и бросали в бездну. Лейтенант стрелял, пока вдруг не понял, что у него пустой магазин и больше нет. Трофейного Калашникова — у него не было, он полез за пистолетом — но не успел. Очередная мина легла точно в цель: ослепительная, огненно-красная вспышка — и все…

Лейтенант Крайс не понял, как он очутился в этом во всем дерьме. Последнее, что он помнил — мечущуюся в руках китайского десантника с раскрашенным, остервенелым лицом огненную бабочку и вспышку взрыва… а потом ничего…

— Свинство…

Лейтенант лежал на спине. И у него ничего не болело.

— Свинство… — повторил он, осторожно, боясь вспышки боли, повернулся на бок — и увидел валяющийся неподалеку их пулемет и рядом — уродливый китайский автомат. На карачках, по-пластунски — он кинулся туда, сгреб и то и другое. В пулемете была короткая лента на сорок, непочатая, в автомате — почти полный магазин. Он вспомнил, что как раз сменил ленту в пулемете, поставив последнюю. Автомат был чужим — но пригодится и он.