Андрей Посняков - Крестовый поход

Ну! Ну же!

— Так что вы хотели сказать, уважаемый господин Пурим?

Поставив кружку на дорожный сундук, смотритель довольно рыгнул:

— Оставайтесь здесь до весны. За это время продадите свой товар, и — чтобы не сидеть без дела — займитесь каким-нибудь ремеслом. Разрешение, уж таки и быть, я вам выпишу… Хоть прямо завтра. Кроме торговли, умеете хоть что-нибудь?

— Кажется, мой напарник может плести корзины, — наливая вино, нерешительно промолвил Лешка.

— О! — Пурим-бей поднял верх указательный палец. — Корзины! Уже кое-что. А с постоялого двора съезжайте, лучше снимите у кого-нибудь угол — гораздо дешевле выйдет.

— О, любезнейший Пурим-бей! — Алексей молитвенно сложил руки. — Не знаю, как и благодарит вас за ваши полезнейшие советы!

— Как-как… — Пурим-бей снова прищурился. — Не знает он, как же!

Еще цехин…

— Ну, как? — едва дождавшись, когда смотритель ушел, азартно поинтересовался Аргип. — Посоветовал?

Лешка устало ухмыльнулся:

— Конечно. Только сколько вина, паразит, вылакал! Готовься, с завтрашнего дня будем по очереди ходить по окрестным горам — резать на корзины лозу.

Как и советовал Пурим-бей, парни сняли небольшую комнатку в беленом домике на самой окраине, принадлежавшем какой-то дальней родственнице смотрителя — полной, немолодой уже, женщине с обветренным злым лицом. Звали ее Марта.

Домик окружала глухая ограда, за которой находился несколько запущенный сад — там же, за отдельную плату, «торговцы» договорились оставлять на ночь повозку с волами. Вообще-то, если хорошенько подумать, старуха Марта драла с постояльцев безбожно (возможно, делясь с любезным родственничком). Ну, конечно, не так ломила цену, как на постоялом дворе, однако, можно было найти жилье и куда дешевле. Чего никак не нужно было ребятам — не за дешевизной они сейчас гнались, а за безопасностью. Уж ясно, Марта исполняла роль не только хозяйки, но и соглядатая — а явный соглядатай всегда предпочтительнее тайного. К тому же, в дом, на правах родственника хозяйки, частенько наведывался и смотритель, от которого много чего можно было узнать. Правда, винища, собака, пил столько, что было просто удивительно, как он еще не лопнул?!

Беседы иногда затягивались и за полночь — Пурим-бей хмелел, и парни дотошно расспрашивали его о румелийских городах — Тырнове, Никополе, Варне. Дескать, как там насчет торговли? Есть ли условия? Много ли населения, да постоялых дворов? Можно ли договориться со стражниками об охране? А во сколько закрывают ворота? Выставляют ли на улицы рогатки по ночам? Где именно проходят дороги? А есть ли более короткие пути? И где можно напиться, напоить волов? А перевалы? Трудно ли их пройти?

Уходило и вино, и цехины. Однако, пополнялись и ценные сведения. Впрочем, уже не только через Пурима, хватало и других информаторов. Вот, скажем, хоть та же Глафира-молочница. Крестьянка, она вместе с семьей когда-то жила в одной деревне недалеко от Константинополя, однако высокие — высочайшие! — налоги и наглый чиновничий произвол вынудил все семейство искать счастья в иных краях. Они — а еще и другие крестьянские семьи — просто ушли к туркам.

Да, была резня, и христианская кровь щедро окропляла землю под ударами тяжелых турецких сабель, но…

Кроме кнута имелся и пряник. Налоги различались в разы, турки брали куда меньше! И, если был выбор, крестьяне — эскуссаты, зевгараты, воидаты — все чаще предпочитали уходить под власть турок.

Было и еще одно… «Ени Чери» — «новое войско», знаменитые янычары, забранные у христианских родителей в качестве «налога кровью». Это была гвардия самого султана, и вряд ли бы так близко к правителю мог попасть иной турок! Турок, кстати — презрительная кличка — деревенщина, пастух — завоеватели предпочитали именовать себя — османлы — потомки султана Османа.

А еще та ж Марта как-то с неприкрытой завистью рассказывала о своих соседях. Бедно те жили, что и говорить, и с детьми не повезло, один сын был — да и тот хромой да тощий. Все над ним издевались, шпыняли… А потом мальчика — звали его Силяй — забрали турки. Нет, в янычары он годился — калека — но зато бедолага отличался живым умом и памятью. Выучился — и грамоте, и управленческому делу… И кто он теперь? Нет, не презираемый всеми хромоножка Силяй… А помощник визиря — Селим-бей эфенди! И шапки перед ним все снимают за сто шагов, и гнут спины…

Всяко было.

Кстати, Пурим-бей все ж таки оказался христианином! Но — мечтающим принять ислам. Ислам… Не так-то легко, оказывается, было перейти в мусульманство — одного желания мало, требовалось еще и особое разрешение немаленького турецкого начальства. А невыгодно! Налоги-то на немусульман в несколько раз больше! Потому, турки ничего не имели против православных монастырей и священников. Платите! И молитесь, кому там вам хочется.

Что же касается самого султана Мурада… Пурим-бей порассказал кое-чего… а ему об этом рассказывал какой-то важный заезжий турок. Оказывается, свет еще не видывал правителя, столь равнодушного к власти! Вот и сейчас повелитель турок удалился от государственных дел, сбросив их на визирей. История и философия, поэзия и мистика — вот любимейшие занятия султана Мурада! А власть? А управление империей? Да пропади он все пропадом, управляйте, как хотите, лишь меня не отвлекайте от важного дела — перевода с арабского на турецкий важных богословских текстов. Такой вот был повелитель у турок. Нетипичный, прямо сказать. Может, потому еще и стоял Константинополь? Да, султан Мурад были историк, богослов и философ, не видевший во власти особого проку. Но подрастал его наследник, двенадцатилетний Мехмед — юноша необузданный и властолюбивый.

Один из ноябрьских дней вдруг оказался солнечным и теплым — да все неделя такая стояла, на радость уставшим от туманов жителям. Ярко сияло солнце, в бездонно-голубом небе медленно плыли редкие белые облака, и по прикидкам Лешки, воздух прогрелся, наверное, градусов до пятнадцати, а то и больше — чем не весна? Вокруг тропинки там и сям виднелись вечнозеленые кустарники, а посреди прошлогодней пожухлой травы, весело проклюнулась свежая изумрудная травка. Пели птицы, в ложбине журчал ручей.

Сняв со спины взятого напрокат у хозяйки ослика вязанку только что нарезанных прутьев, молодой человек отвел животное вниз, к ручью. Напоил, напился сам… и вдруг услыхал голоса!

Обернулся…

Сипахи!

Всадник пограничной стражи!

— Кто такой? — по-турецки поинтересовался высокий длинноусый мужчина в ярко начищенном панцире и открытом шлеме. И тут же повторил вопрос по-болгарски.

— Я живу здесь недалеко, в Златице, — поклонившись, на турецком языке отозвался Алексей. — Плету корзины. Вот, разрешение на сбор прутьев и лозы. Пожалуйста, уважаемый господин.