Андрей Посняков - Крестовый поход

— Шкипер думает, что к вечеру море станет спокойным, господин! — вернувшись, почтительно доложил слуга. — Даже, не думает, а утверждает.

— Я бы тоже так полагал, — оглянувшись на солнечный луч, работорговец усмехнулся и велел, как перестанет качать, привести к нему невольника-руми, того, которого лечил. Привести для беседы — Файзилю-аге почему-то вдруг стало скучно, а звать на беседу шкипера он сейчас не хотел — пусть лучше занимается судном.

Темный трюм «Хасии» был полон мокрой соломы, под ногами перекатывалась вода, впрочем, для невольников имелись специально устроенные полки, так что от сырости рабы не очень страдали — расчетливый Файзиль-ага берег свой товар. Лежащий на своей полке лицом к борту, Лешка прислушался:

Вот волна ударила еще раз… затихла… Следующая оказалась куда как слабее. Алексей перевернулся на спину и гулко закашлялся.

— Как ты? — тут же спросил один из близнецов… Ну-ка, ну-ка… Голос строгий, серьезный… Значит — Леонтий.

Лешка улыбнулся:

— Вполне сносно, друже Леонтий. Благодарю за заботу!

— Ого, ты уже снова стал нас различать! — обрадовано воскликнул прислушивающийся с разговору Лука. — Дело идет на поправку, да?

— Благодаря воле Аллаха и нашему богоспасаемому хозяину! — со смехом заверили сверху.

Лысый слуга! Опять подслушивал, пес… Впрочем, лысоголовый прав, прав… Еще не известно, был бы сейчас жив Алексей, если б не старый работорговец. Выходил! Ведь выходил же! Поил какими-то отварами, травами… Вот уж, не знаешь, где найдешь, а где потеряешь? Выходит, потеряв свободу, обрел жизнь… Да, именно так и выходит.

— Вылезай, Алексей-руми, — распахнув люк, слуга спустил вниз узенькую доску с набитыми на нее ступеньками — трап. — Хозяин желает с тобой побеседовать.

— Желает — вылезу, — спустив ноги в холодную воду, поморщился Алексей. Не первая эта была беседа…

Звякнули цепи — да, все невольники, в том числе и не совсем еще оправившийся от лихорадки Лешка, были закованы по распоряжению предусмотрительного и не любившего никаких случайностей купца. Руки и ноги. Руки — так чтоб можно было есть и отправлять естественные потребности организма, а ноги — чтоб только-только ходить, передвигаясь маленькими смешными шажками. Впрочем, куда тут было ходить?

— А, руми! — увидев вошедшего, довольно потер руки Файзиль-ага. — Тебя расковали? Хорошо…

— Да, но ноги… — Лешка звякнул цепями.

— А ноги, уж извини. Придется потерпеть… тем более, что не так уж и долго осталось. Шахматы?

— Как скажете… Только, вы ж знаете, я не очень-то сильный игрок.

Беседа шла по-турецки, прочем, иногда работорговец бегло переходил и на греческий.

— Ничего, ничего, — расхохотался купец. — На этом корабле ты — самый сильный шахматист… После меня — ха-ха-ха! Ну? — турок зажал в руке византийскую «беленькую» аспру. — Император или святой?

— Святой!

Подбросив монетку, Файзиль-ага прихлопнул ее ладонью об стол и медленно отнял руку:

— Святой Евгений… Тебе играть белыми!

— Хорошо, — пожав плечами, Лешка принялся быстро расставлять фигуры. Расставив, задумчиво протянул:

— И как это вы, господин Файзиль, не брезгуете брать в руки христианские монеты? Вон, здесь, рядом со святым — крест!

— А деньги не пахнут! Так когда-то говорил великий царь древних руми, — громко засмеялся купец. — Умный был человек, дурак такого не скажет! Ходи, сделай милость… Как, кстати, лихорадка? Не было больше приступов?

— Да нет.

— И, наверное, не будет, — переставляя фигуру, заявил Файзиль-ага. — Ты ведь заболел в Румелии, а теперь находишься уже довольно далеко от нее. И, чем дальше — тем лучше сейчас для тебя. Думаю, лихорадка у тебе уже не вернется… Ах, шайтан! Коня зевнул! Ладно… Так ты, говоришь, актер?

— Как и мои спутники.

— А, те белоголовые близнецы…

— Вы можете продать нас вместе, уважаемый Файзиль?

— Попробую… Но, не обещаю, сам знаешь — сие мало зависит от меня… А в общем-то, — купец хохотнул, с удовольствием ухватив рукой легкомысленно поставленную под удар Лешкину ладью, — В общем-то, вам, можно сказать, просто-напросто повезло! Я не только о тебе и твоей болезни… Ведь все остальные — крепкие молодые парни — тринадцати-шестнадцати лет. Причем — явно не богатые и не процветающие! Сам Аллах — в мое лице — дает им шанс изменить свои тоскливые судьбы! Ведь раб — не всегда раб. Сегодня ты раб, а завтра, глядишь — и рабовладелец! Так бывает, и часто… Вряд ли кто из кочевых родов прельститься театром — скорее всего, будете пасти скот. Как и все… Зарекомендуете себя, примете ислам — возьмут в набег, дадут жену — старшую, младших сами добудете… Жизнь воина степи куда как веселей и счастливей, чем жизнь бедняка! Разве не так?

— Гм, не знаю, — Лешка покачал головой. — Интересно, что там за люди, эти ваши постоянные покупатели?

— Люди, как люди, — буркнул купец. — Сами со дня на день увидите.

Через два дня «Хассия», выставив рифленые паруса, вошла в какой-то лиман и, сделав изящный разворот, бросила якорь недалеко от плоского, поросшего густыми кустами, берега. Дул ветер, таская по небу облака и небольшие серые тучи, такая же серая вода лизала пенными волнами песчаную косу, куда тяжело ткнулись носом лодки.

— Ведите их к солончакам, — Файзиль-ага ткнул перстом в только что перевезенных невольников. — А я подожду остальных.

— Господин, там какие-то люди! — лысоголовый слуга встревожено кивнул на каких-то всадников, быстро приближающихся к косе.

— Это наши друзья, — не оборачиваясь, усмехнулся купец. — Молодцы, в этот раз не заставили себя ждать.

— Эге-гей! Файзиль-ага, ты ли это, друг мой?! — закричал на скаку несущийся впереди всадник — толстяк в богатом халате и лисьей шапке с пришитыми хвостами.

— Здравствуй, Исфаган, — работорговец повернулся с самой радушной улыбкой. — Как сам? Как жены, дети?

— Слава Аллаху… — толстяк спешился. — Мы уж и не ждали тебя.

— А я когда обманывал?

— Но ведь шторм!

— Аллах милостив. Кто-то еще приедет, или — один ты? Данияр-бек, кажется, обещал.

— Нет больше Данияр-бека, — с деланной грустью покачал головой Исфаган. — Поймал в осеннем набеге польскую стрелу. Прямо в сердце!

— Ай-ай-ай, — Файзиль-ага сочувственно поцокал языком. — Славный был воин. А что его гарем?

— Ха! — татарин неожиданно расхохотался. — Гарем? А его больше нет — зачем гарем вдове Каткарлыш?

— Каткарлыш? Так она теперь ведет дела Данияра?

— Ну, она же была старшей женой… — Исфаган осклабился и, понизив голос, продолжал с видом заправского сплетника — так сильно ему не терпелось выложить все местные новости. — Гарем вдова Каткарлыш распродала сразу, а заодно — и лишних детей, не своих. Я купил двух бывших жен — персики! Да многие купили! А детей… Детей — мальчиков, я имею в виду — Каткарлыш хочет продать тебе, уважаемый Файзиль! Могу кое-что посоветовать…