Александр Мазин - Государь

Ага! А вот и Добрыня!

– Что он орет? – спросил воевода, останавливаясь около Духарева.

– Учит великого князя, как надо править, – резюмировал Сергей Иванович развернутую речь епископа.

– Может, выгнать его? – предложил Добрыня. Но тут же сам себе и ответил: – Нельзя. Владимир не даст. Странный он стал, – пожаловался главный киевский воевода Духареву. – Давеча трех татей отпустить велел, которые чумаков ограбили и убили. Мол, праздник нынче. Воскресенье. А Господь велел прощать.

– Так просто взял и отпустил татей? – подивился Духарев.

– Почти. Велел покаяться в содеянном, потом их покрестили, выдали подарки, и ушли злодеи восвояси. И епископ ромейский, не этот, другой, князя похвалил. Мол, при Крещении все прошлые грехи прощаются. – Тут Добрыня почему-то усмехнулся.

– Так-таки и ушли? – уточнил Духарев. – И как далеко?

– Не очень. Я людей послал татей новокрещеных повязать и свезти к родне тех чумаков. Пусть и пред ними покаются. Но всё одно – плохо. Слишком добр стал племянник мой. Ласков, щедр… Видал небось во дворе зерно прошлогоднее раздают? Он велел. Бог, мол, наказал помогать бедным. – Добрыня вздохнул. – Нельзя так. Погубит он и себя, и нас и княжество потеряет. Христу, чай, с печенегами встречаться не доводилось. И древлян-вятичей-радимичей примучивать – тоже. Они ж не поймут, что милосердие это. Решат: ослабел великий князь или разумом тронулся. Поговори с ним, Серегей! Может, тебя послушается?

Владимиру надоело глядеть на ораторствующего епископа, и он знаком велел тому замолчать. Но епископ либо не понял, либо вошел в раж…

Тут вмешался маячивший за спиной князя Габдулла.

Подскочил к епискому, скорчил страшную рожу…

Ромей испугался. Переменился в лице, заткнулся, перекрестился…

Бохмичи захохотал. Злой он, Габдулла. Не убить, так хоть напугать. А дай ему волю, много бы крови пролилось…

Владимир прикрикнул на телохранителя, и тот вернулся на место.

– Я выслушал тебя, владыка, – сказал великий князь. – Спасибо, что вразумил. А теперь ступай.

– Ты казнишь убийцу?

Владимир покачал головой.

– Что ж я за князь, если от собственных слов отказываться буду? Но о словах твоих подумаю.

Епископ открыл было рот, чтобы спорить, но вспомнил, что он не только священник, но и дипломат, скорчил благостную рожу, поблагодарил князя за внимание и удалился, мимоходом благосклонно осенив крестом Духарева, которого, подданного империи, естественно, считал безусловным союзником.

Духарев поклонился епископу…

Ничего. Придет время, появятся у руси свои священники…

– Ты Христову Веру давно принял, – сказал Духареву Владимир. – Потому сердцем чувствуешь, когда прощать, а когда наказывать. А в моей душе старые боги глубокие корни пустили. Сразу всё и не выкорчуешь. Приходится умом сердцу подсказывать. Напоминать себе, что есть Заповеди Христовы. А епископов ромейских не поймешь: то за милосердие ратуют, то, как сегодня, крови жаждут. В Писании просто всё: прощай ради Бога, помогай страждущим – и хорошо. А тут… – Великий князь махнул рукой, звякнув тяжелыми золотыми кольцами-наручами, и потянулся к кубку. Пить, однако, не стал – протянул Духареву: – Попробуй. Хорошо ли ромейское, что нынче мне от василевса Василия пришло.

Сергей Иванович понюхал, пригубил. Замечательное вино. И яда тоже не чувствуется.

– Отменное, – похвалил он. И вернул кубок Владимиру.

Но Владимир пить не стал.

– Зарок дал, – сообщил он. – До воскресенья – ни вина, ни меда, ни пива.

– Ну коли так… – Сергей Иванович вновь взял кубок и сделал еще глоток. – А епископа, княже, слушать слушай, но слова его разделяй, потому что Бог-то у нас и у ромеев один, а вот законы – разные. И не все имперские законы для нас хороши.

Владимир задумчиво поглядел на Духарева…

– Умен ты, воевода, – похвалил он. – Придется мне научиться различать, когда священники наши Божье Слово несут, а когда – свое собственное.

– …Или василевса константинопольского! – подхватил Духарев.

– Ты о воприемнике моем худого не говори! – враз посуровел Владимир. – Он – брат мне!

– А я и не говорю, – покачал головой Сергей Иванович. – Что плохого в том, что государь о благе державы своей заботится? Наоборот, хорошо. Только у кесаря византийского – своя держава, а у тебя – своя. И что для ромеев благо, для русов может оказаться ущербом. Но в одном ты, княже, неправ. – И пояснил: – Когда назвал священников ромейских – нашими. Люди они – Божьи, бесспорно. Но как они могут быть нашими, если даже языка словенского не разумеют? Тебе, княже, легче – у тебя толмачи есть, да и то они не всегда верные слова находят. А простому люду как Слово Божие понять, если учат ему на чужом языке? А потому свои священники нам надобны. Или хотя бы булгарские, у которых речь с нашей схожа.

– Разумно, – согласился Владимир. – За этим ко мне пришел? Вот и позаботься. Моим именем.

– Позабочусь, – обещал Духарев. – Но пришел к тебе не за этим.

Он откинул полу бархатного, шитого серебром плаща, отцепил от пояса и положил на стол глухо звякнувший кошель.

– Это что? – спросил Владимир.

– Золото, – сказал Духарев. – Одарил ты меня, княже, щедро. А что за подарок без отдарка? Не по обычаю.

– Забери, – строго произнес великий князь. – Это не ты, это я отдарился. Ты, воевода, мне больше, чем землю, ты мне Истину подарил. За такой подарок мне и отдариться нечем. Так что не ты, а я у тебя в долгу.

Очень проникновенно сказал. У Духарева даже слезы на глазах выступили.

Но кошеля он не взял.

– Знаю я, – сказал Сергей Иванович, – хочешь ты Храм Божий строить.

– Так и есть, – подтвердил Владимир.

– Прошу тебя: пусть это золото будет моей лептой в строительство. Не откажи, княже, прими!

– И хотел бы отказать, – улыбнулся Владимир, – да не вправе. Кто я таков, чтобы к святому делу не допускать? Присядь, князь-воевода. О многом хочу с тобой поговорить…

Поговорили. Хорошо поговорили.

Из княжьих покоев вышел Духарев с легким сердцем и головой, полной важных мыслей, чувствуя себя не старцем с сединой в усах, разменявшим седьмой десяток, а зрелым, сильным мужем, которому еще многое суждено свершить на этой земле. Счастливым и воодушевленным…

Но недолгим было счастье Сергея Ивановича Духарева.

Пришла беда – отворяй ворота…

Земля моровская

Косуля вылетела из леса и стремглав понеслась по дороге. Молодая, глупая. Теперь ей не уйти. А вот в лесу – могла бы. Стрела Фроди ранила ее неопасно. Так, шкуру порвала.

Голубь вырвался вперед, без труда опередив жеребца Фроди. Расстояние между ним и удирающей косулей быстро сокращалось. Илья мог бы запросто свалить добычу стрелой, но не хотел. Хотелось взять косулю живой…