Гарри Гаррисон - Путь Короля. Том 1

Молодой этелинг приник к узкой бойнице в каменной стене. За его спиной тихо и нежно звучали голоса монахов Старого Минстера. Одну за другой заказывал им Альфред заупокойные мессы. Мессы за упокой души своего брата, короля Этельреда. А перед его взором вовсю кипела жизнь. Широкая улица, пересекавшая Уинчестер с запада на восток, кишмя кишела торговцами и покупателями. Сквозь торговые ряды протискивались телеги, груженные лесом. По обеим сторонам улицы три различные артели строителей занимались каждая своим делом: одни рыли котлован, другие укрепляли балки в земле, третьи приколачивали к перекладинам доски. А подняв взор чуть выше, можно было увидеть, как десятки человек трудятся над обустройством крепостного вала, начатого еще при его брате. Сейчас в него загонялись бревна, устанавливались площадки для лучников.

Зрелище это ласкало взгляд и подогревало честолюбие молодого этелинга. Ибо это был его город — Уинчестер. Ибо его род владел этим городом с незапамятных времен. Ибо нога первого германца еще не ступала на берег Англии, а этот город уже принадлежал ему. Ведь в нем, в Альфреде, помимо английской, течет и римская кровь. И Минстер этот он также по праву может считать своим. Двести лет назад далекий его предок король Кенвалх отказал в пользу Церкви огромный надел земли, чтобы там совершилось строительство Минстера, и еще больший надел в кормление монахам. Здесь похоронен не только брат его Этельред, но и их отец, Этельвульф, а также другие его братья, дядья и прочие бессчетные родственники. Они жили на этой земле, здесь они нашли вечный покой. На смену им приходили другие. И только земля была все той же. Молодой этелинг, хоть и остался единственным в роду, одиноким себя не чувствовал.

Приободренный такими мыслями, он наконец прислушался к скрипучему и острому, как пила, голосу, который старался возвыситься над доносившимся с улицы шумом. Голос же принадлежал епископу Уинчестерскому Даниилу.

— Как ты сейчас сказал? — откликнулся этелинг. — Если я стану королем? Но я и есть король. Я — последний из рода Сердика, чья линия восходит к Вотану! Уитанагемот единодушно избрал меня королем, даже не пожелав обсуждать этот вопрос. И воины подняли меня на своих щитах! Кто же я теперь, по-твоему?

Епископ состроил брезгливую мину.

— Как можешь ты говорить о Вотане, этом языческом идолище?! И после этого ты желаешь, чтобы тебя признали христианским государем! А то, что свершили уитаны — мудрые, то, как поступили твои воины, пред ликом Господним ничтожно… Ты не можешь считать себя королем, покуда не помазан на царствие священным миром, как помазаны были Саул или Давид. И правом на таинство помазания обладаю только я и другие епископы королевства. Узнай же теперь, что этого мы не сделаем! Не сделаем, пока не убедимся в том, что ты по праву можешь владеть христианской страной! А чтобы доказать нам это, тебе придется разорвать союз с погаными гонителями Церкви. Прекратить покровительствовать этому человеку по имени Сноп. И объявить войну язычникам. Язычникам Пути!

Альфред вздохнул. Медленно прошелся по комнате. Остановившись у стены, потер пальцем темное пятно — след пожарища.

— Отец мой, — кротко заговорил он. — Ты был здесь два года назад. Тогда этот город был разорен и сожжен язычниками. Именно язычниками. Они не пощадили ни единого дома, они очистили наш Минстер от всех реликвий, которые предки мои собирали веками. Они отобрали горожан и священников для своих невольничьих рынков и увезли их от нас… Вот каковы дела язычников! И ведь сделала это даже не Великая Армия, не Рагнарссоново войско, не Сигурд Змеиный Глаз и не Ивар Бескостный. Сделала это просто шайка головорезов… Видишь, как мы пока слабы. Но, быть может, все это в прошлом. Ибо я намерен сделать так, — тут он неожиданно повысил голос и заговорил с вызовом, — чтобы подобное злодейство никогда не пришло больше на мою землю. Я хочу, чтобы предки мои в мире покоились в своих могилах. Для этого мне необходимо стать сильным. И заручиться поддержкой. Люди Пути нам не угрожают. Они будут жить с нами в согласии, язычники они или нет. Главное в том, что они нам не враги. И как христианин, как король, я прежде всего должен печься о благе ближних… Именно это я и стараюсь делать. Отчего ж вы не хотите венчать меня?!

— Христианский король, — медленно взвешивая каждое слово, начал епископ, — подлинный христианский король прежде и превыше всего ставит благо Церкви… Да, язычники могли сжечь кровлю Минстера. Но они не лишали нас наших земель и доходов. Ни один язычник, включая и самого Бескостного, не присваивал себе церковных земель, не раздавал их рабам и другому отребью…

Увы, то была горькая правда. Шайка мародеров, даже сама Великая Армия, могла налететь на монастырь или на кафедральный собор, могла обчистить его до нитки, прихватить с собой его реликвии и сокровища. Епископ Даниил оплакивал бы утрату горькими слезами, страшным казням подверг бы каждого пойманного им отставшего викинга. И все же для него это не был вопрос жизни и смерти. Церковь настелит над монастырями новые кровли, заполнит свои закрома, вырастит новых прихожан и вдобавок еще сможет выкупить у варваров свои книги и святые мощи.

Но вырвать из их лап землю, служившую залогом их благополучия, землю, завещавшуюся Церкви веками по последней воле умирающих, — это и впрямь было верхом дерзости. И совершил ее новый ольдермен — нет, ярл — земли Пути. Что же удивительного в том, что епископ так раздражен? Он, епископ, имеет великую ревность о Церкви. Но сам этелинг ревность имеет о своем Уинчестере. Это Альфред понял твердо. И не столь уж важно, будет ли город перестраиваться, сможет ли выкупить реликвии. Но он не позволит, чтобы его еще раз разорили и предали огню. Для него город важнее Церкви.

— Обойдусь без вашего елея, — высокомерно молвил он. — Править я могу и без вашей помощи. Ольдермены, ривы, таны, советники, воины будут мне верными подданными. И признают меня своим государем, для них не имеет большого значения, пройду ли я через ваше таинство.

Епископ вперил в храбреца немигающий взор. Затем покачал головой, трясущейся от ледяной ярости.

— О нет! Этому не бывать. Подумай о писцах. Кто станет писать твои высочайшие повеления, грамоты, указы? Кто станет вести учет твоим ссудам? Никто из них не пошевелит и пальцем, если я прикажу им. Ведь во всем твоем королевстве — коль скоро ты стал называть себя королем — ты не сыщешь ни одного мирянина, обученного чтению или письму. И потом — ты и сам не знаешь грамоты! Уж как только твоя набожная, благочестивая матушка не старалась тебя подвигнуть к овладению этой премудростью — все понапрасну!