Гарри Гаррисон - Путь Короля. Том 1

Его куда-то торопят, тискают… Но он не может не досмотреть последнюю сцену. Стоит ночь; сквозь прогалину в тучах роняет свет луна. Поле усыпано мертвыми телами, сжимающими обломки щитов: они не уберегли воинов от разящих ударов. Бедыханные, лежат Геоден и Гагена, не размыкая хватки, юноша и старик, ставшие друг для друга вечным проклятием. Но вот одна тень зашевелилась. Это Хильда, потерявшая в битве неправедного мужа и жестокого отца. Теперь она обходит место побоища, напевает песнь — galdorleoth, — которой научила ее финка, присматривавшая за ней в детстве.

И вдруг трупы воинов также начинают шевелиться. Медленно поднимаются. Увидав в свете луны лица своих врагов, взмахивают мечами и начинают все сначала. Хильда испускает вопль ужаса и отчаяния; но ни отец, ни возлюбленный не хотят слышать ее: они сходятся, осыпают друг друга ударами, каждый из которых смертелен, ибо щиты их давно расколоты. Шеф внезапно понимает, что этой битве, которая разыгралась на берегу Хой, на далеких Оркнеях, так и не будет конца до самого Судного Дня.

Боль все усиливалась. Наконец, встрепенувшись, он очнулся. Надавив большим пальцем на известную ему точку под левым ухом, Ханд смог так вывести Шефа из забытья, что тот не издал ни звука. Вокруг все стихло; лишь изредка покашливали да ворочались в своих шатрах и палатках сотни спящих воинов. Улеглись наконец и бражники в шатре Бургреда. Шеф бросил взгляд на луну. Была полночь. Можно начинать.

Вынырнув из темноты, шестеро отобранных в Норифиле бывших невольников во главе с волынщиком Квиккой тихонько прокрались к стоящей поблизости тачке. Все вместе они налегли на рукояти и не без труда сдвинули тачку с места. С первым же оборотом немилосердно заскрежетали несмазанные оси и колеса; из палаток немедленно понеслась ядреная брань. Люди Шефа навалились на рукояти с удвоенной силой. Освобожденный наконец от щитков и лохмотий, но не решаясь отбросить костыли, вслед за ними упорно ковылял сам ярл. А Ханд, проводив всю группу встревоженным взглядом, бросился бежать через освещенную луной часть лагеря по направлению к условленному месту, в котором ожидали их лошади.

Грохочущая тачка приближалась уже к шатру Бургреда. Наконец дорогу Квикке и его друзьям преградил тан, поставленный в ту ночь на часы подле покоев своего господина. Шеф слышал, как процедил тот грязное ругательство, как затем гулко стукнулось о плечо какого-то бедолаги древко пики. Тут же до него донеслись жалобные причитания. Квикка, плаксиво ноя, пытался убедить тана пропустить их. Тот было шагнул вперед, желая знать, что за груз толкают вперед рабы, как вдруг поперхнулся, подавился, бешено замахал руками. Откинув прочь костыли, Шеф незамеченным юркнул в лес веревок, на которые был расчален шатер. Тем временем тан упрямо отказывался пропустить Квикку. Но и тот, хоть и съежился в раболепном испуге, не сдавался, голося пуще прежнего, как бывалый чистильщик отхожих мест:

— Приказали вычистить все корыта прямо сейчас. Господин так и сказал — не хочу, чтобы дерьмо днем перекидывали. И чтобы мы, чистильщики, не воняли при леди. Думаете, господин, мы сами этого хотим? Да мы бы давно уже спать легли, а так нам приказано это сделать, мы же шкурой своей за это отвечаем, управляющий так и сказал: не сделаешь, сдеру с тебя шкуру к растакой матери…

Хныкал Квикка бесподобно. И не просто хныкал, а понемногу подталкивал вперед тачку, чтобы тан постоянно втягивал в себя ароматы человеческих испражнений двадцатилетней выдержки, которыми полнилась его тачка. В конце концов тан вынужден был уступить. Отвернувшись, он побрел восвояси, по-прежнему разгоняя воздух у лица взмахами ладони.

«Заинтересовать такой историей сказителей будет непросто, — подумалось Шефу. — Да разве придет им в голову слагать баллады в честь подвигов таких людей, как Квикка?!»

А ведь не протащи он сейчас эту тачку, все остальное теряло смысл. Рабы, свободные керлы и воины были тремя разными сословиями, которые отличались меж собой и по внешности, и по речи. Квикка был рабом, выполнявшим повеление своего господина, — в этом не усомнился бы ни один английский тан. Принять этого слизняка за воина вражеской армии было бы верхом помешательства.

Тем временем дружный отряд был уже около отхожего места для женщин, на задах огромного, в акр площадью, шатра. И здесь также поставлен был нести дозор стражник, вооруженный до зубов верзила в шесть футов ростом, в шлеме и сапогах с коваными заклепками. Шеф, не выходя из своего убежища, приготовился следить за развитием событий. Наступал решающий момент. Правда, Квикка своей громоздкой повозкой ухитрился почти полностью закрыть часового от остального лагеря, однако не исключено, что за происходящим сейчас наблюдает еще одна пара бессонных очей.

Помощники Шефа обступают часового, они почтительны, но настойчивы; они во что бы то ни стало настроены добиться своего. Они даже трогают его за рукав. Потом рукав вдруг натягивается, и часовой чувствует, как его тащат вниз. В тот же миг костлявая рука зажимает ему гортань. Он еще пытается барахтаться, сдавленно мычит. Но в следующее мгновение вверх ударяет черная в лучах лунного света струя крови: одним страшным движением своего острого, как бритва, ножа Квикка перерезал вену, артерию и дыхательные пути, доведя лезвие до шейных позвонков.

Часовой повалился лицом вперед, но был тут же подхвачен шестью парами рук и брошен в тачку. Шеф был тут как тут, стащил с мертвого шлем, взял копье и щит. Через мгновение он шагнул в пятно лунного света, нетерпеливо понукая рабов следовать дальше. Теперь, если и был в этой ночи неизвестный ему наблюдатель, он мог лицезреть вполне заурядную сцену: ражий молодец приказывает шестерым хилым работягам не отравлять воздух вонью. Люди Квикки распахнули дверь уборной, подперли ее своими лопатами и ведрами. Шеф еще секунду постоял в положенном месте, а потом, как бы желая проверить рабов, ступил в тень и скользнул внутрь уборной.

Годива бросилась в его объятия. Кроме сорочки, на ней ничего не было.

— Я не могу забрать свое платье, — сказала она. — Он каждый день кладет его в сундук. Альфгар… Альфгар выпил эль и заснул. Вульфгар тоже спит в нашем шатре, но эля пить не стал, потому что постится. И он видел, как я выходила. Если я не вернусь, он поднимет крик.

«Отлично, — пронеслось в ледяном мозгу Шефа. — Теперь все остальное покажется для нее вполне естественным. Что ж, тем меньше придется потом изворачиваться и душой кривить. Так она, может быть, никогда не узнает, что пришел я сюда не ради нее…»

А за его спиной вовсю кипела работа: Квикка с друзьями должны были производить впечатление людей, которые справляются со своим делом быстро, но без суеты.