Гарри Гаррисон - Путь Короля. Том 1

— Согласен. Пусть будет третье, и больше ни одного, ни от меня, ни от вас. Соглашайтесь.

Вальгрим неохотно кивнул, взгляд его затуманился расчетами.

— Тогда я пошлю сообщить моему брату, что на Дроттнингсхолме, кажется, не все благополучно. Я никогда не делал такого раньше, и он знает, что просто так я бы об этом не заговорил. Так что он поверит мне и вышлет приказ тщательно обыскать остров и все дома на нем до последнего дюйма. Тебе, Стейн, нужно подумать, как это осуществить. И если будут обнаружены спрятавшиеся нарушители, их следует отдать на милость короля. Суд его будет суров, коль скоро он убедится, что затронуто доброе имя его сына Харальда.

А до тех пор, Стейн, тебе стоит удвоить охрану на всех мостах — с Дроттнингсхолма на второй остров и на мостах на первый остров и на материк. Смелый человек может решиться плыть между островами, поэтому пусть между ними дежурят ваши сторожевые лодки. Нет нужды напоминать о том, чтобы ни одну лодку нельзя было украсть.

И если это будет испытанием, то от вас зависит, чтобы оно было достаточно суровым. Потом не приходите ко мне и не говорите, что это оказалось нечестное испытание, которое мог бы пройти любой. Вы должны сделать так, чтобы единственная дорога оттуда пролегала тропой Вёлунда, по воздуху! Тогда, если король Шеф ускользнет, мы будем знать, что он и есть Вёлунд, только в ином обличье.

Стейн и Вальгрим снова кивнули.

— И ни слова его друзьям, — добавил Вальгрим. Из высокого окна комнаты, где они сидели, ему было видно, как Торвин в сопровождении Бранда идет по тропке близ святилища. Оба выглядели озабоченными донельзя.

— Ни слова его друзьям, — согласился Олаф. — Я играю честно, Вальгрим. Смотри, и ты будь тоже честен. Иначе это не испытание королевской удачи.

Едва он вышел, Вальгрим и Стейн переглянулись.

— Олаф велел сделать испытание суровым, — сказал Стейн. — Я могу сделать его немножко суровей, чем он рассчитывал.

— Так сделай, — откликнулся Вальгрим, снова разглядывая руны «Гунгнир» на копье, которое все еще держал в руке. — Невозможно оказаться излишне суровым к человеку, который притворяется, что послан Отцом Всего Сущего.

— А если его удача окажется сильнее?

Вальгрим взвесил в руке копье, тряхнул его, как человек, собирающийся ударить:

— Думаю, что удача уже оставила его. Я его ненавидел за подражание моему хозяину, Одину. Я еще больше ненавижу его теперь, когда он выбросил знак моего хозяина.

Прячась в тенях большого зала, Карли ошарашенно наблюдал за своим другом и властелином. «Все признаки налицо, — подумал он. — Мне следовало бы раньше догадаться».

Почти с момента их первой встречи — во всяком случае, с первого разговора — Карли бессознательно был убежден, что Шеф из них двоих старше, мудрее, больше повидал в жизни и лучше владеет оружием. Это не вызывало у Карли ощущения неполноценности. Он был для этого слишком силен духом и пребывал в несокрушимой жизнерадостной уверенности, что способен кулаком сбить с ног любого, а в постель затащить если и не любую женщину, то, по крайней мере, всякую с не слишком злым нравом. Он не считал, что Шеф превосходит его. Но он предполагал, что Шеф знает столько же, сколько и он сам.

Ошибка. Давно нужно было сообразить, что, коль скоро речь заходит о женщинах, этот высокий воин, украшенный шрамами и имеющий могущественных друзей, становится не больше чем просто мальчиком. Вот и сейчас он вел себя как мальчишка. Мальчишка, впервые встретившийся с женщиной. Что он делал с королевой Рагнхильдой целый день, Карли не знал, но сейчас наступила ночь, стража удалилась, а он все равно не мог оторвать от нее ни взгляда, ни рук. Пока он ложкой ел вареную солонину, его левая рука покоилась на обнаженном локте королевы, ласково его поглаживая. Каждый раз, когда она говорила, он наклонялся к ее устам и смеялся, всячески стараясь лишний раз к ней прикоснуться. Карли слышал истории о ведьмах, которые вытягивали из мужчин их мужскую сущность. В его личном опыте нужды в колдовстве никогда не возникало. Женские чары, сознательно применяемые, действуют на любого мужчину — по крайней мере в первый раз. С тех пор же как ты понял, что в море рыбы больше, чем кажется, ты защищен. Но Шеф-то еще этого не знал. И невозможно было объяснить ему. Когда Карли, освободившись из своего заточения на чердаке, подошел к Шефу, вид у того был дружелюбный, но отсутствующий, и он оказался совершенно не расположен разговаривать или даже задумываться о том, что происходит. Он совсем расклеился.

Все, следовательно, возлагалось на одного Карли. Он ничуть не сомневался, что, несмотря на тепло, сытость и ласку, они с Шефом подвергаются сейчас большей опасности, чем на льду. То, что Эдит, Марта и две их подружки рассказали ему, совершенно его огорошило. Шеф был против рабства, потому что рабство не раз грозило ему. Карли же был против рабства, потому что никогда с ним раньше не сталкивался. В отсталом и нищем Дитмарше для рабов не нашлось бы ни помещений, ни работы. Дитмаршцы могли продавать потерпевших кораблекрушение чужаков другим чужакам, но сами в жизни не держали трэлей. Вечный страх, в котором жили трэли вроде Эдит или Марты, был для Карли в новинку.

А ведь страх делает людей хорошими слушателями. Ради спасения жизни им необходимо вовремя узнать, что может случиться, и принять немногие доступные им жалкие меры предосторожности. Так что Марта не только сносила презрение и придирки от норвежки-домоправительницы, которая каждое утро приходила вместе со стражей и каждый вечер уходила вместе с ней. Она подстрекала ее на откровенность, нарочно ошибаясь, чтобы вызвать побои и сопровождающий их поток слов. И что же сказала дородная Вигдис после того, как Марта уронила сковородку? Она сказала, что пришло время для ленивых нерях. Да-да, и может быть, не только для них. Почему же еще стражу-то удвоили? И не надейся уплыть, как бесхребетный угорь — твой отец. В проливах между всеми островами плавают стражники на лодках. Когда король вернется, мы еще посмотрим, кто достаточно полезен, чтобы остаться жить, а кто годен только для могильного кургана.

Очевидно, Вигдис не знала, для чего усилена охрана, и относила это на счет каких-то королевских интриг: может быть, король Хальвдан устал от своей никак не соберущейся умереть матери, а может быть — от жены с ее своеволием. Но рабыни знали все. Собаки, сказали они. Приходили люди, заглядывали на псарню, спрашивали, где же остальные, почему они не все вернулись, почему не слышно их лая, если они все еще бегают где-то на острове. Они убрали тела еще до света, сказала Эдит, а дождь смыл кровь, но на такой мягкой почве не нужно быть следопытом, чтобы понять — здесь что-то произошло.