Владимир Контровский - Конец света на «бис»

Датчане бежали в Швецию, переправляясь через балтийские проливы на чём попало; Австрия и Швейцария принимали беженцев из ФРГ, но Франция, принимая ограниченное число бельгийцев и голландцев, немцев на свою территорию не пускала – дело доходило до обстрела толп беженцев из пулемётов (по официальной версии Парижа, германские беженцы несли с собой угрозу эпидемии – наряду со складами химического и атомного оружия в ФРГ были разрушены и склады оружия бактериологического). А у президента Франции и без того хватало головной боли: русские танки стояли на французской границе и в любой момент могли её пересечь во исполнение секретных статей договора между СССР и Францией, по которому последняя предоставляла советским войскам проход в Испанию. Однако делать это де Голлю совсем не хотелось – США, донельзя раздражённые «предательством» французов, недвусмысленно обещали «попортить экологию Франции» атомными бомбами, если де Голль и дальше будет продолжать в том же духе. И была ещё Британия со своими «випами» и ядерным оружием, также не испытывавшая к Франции особо тёплых чувств. И де Голль балансировал на лезвии ножа, поставляя русским продовольствие и одновременно запугивая Франко перспективой советского вторжения, если Испания не перестанет поддерживать НАТО. Последнее возымело должный эффект – каудильо потребовал, чтобы американские войска, переправлявшиеся через Атлантический океан, не высаживались в испанских портах. «Не для того я провозгласил политику национального примирения, – витийствовал Франко, – чтобы вновь ввергнуть мою страну в пучину войны!» (в переводе на обычный язык это означало «А идите вы все со своими проблемами и меня не трогайте!»). А Москва – Москва молчала: советские танковые дивизии стояли на месте.

И американцы высаживали свои части в Англии – до выяснения обстановки, – а де Голль, старясь не идти на обострение ни с кем, держал в полной боевой готовности авиацию (благо атомные бомбы от американцев, желавших привязать Францию к НАТО, он получить успел), и французская эскадра в составе авианосца «Клемансо», крейсеров «Кольбер» и «Де Грасс» и шести эсминцев крейсировала в Средиземном море, готовая нанести удар палубной авиацией хоть по Гибралтару, хоть по марроканской базе США в Рабате.

Война в Европе затухала, но всё ещё грозила новой вспышкой и новыми смертями, которых и без того хватало: люди умирали тысячами от ран, ожогов и от лучевой болезни – большая часть территории Германии, Польши, Бельгии и Голландии на долгие месяцы стала непригодной для жизни. Истерзанная Европа хотела мира…

Мутная вода плескалась у самых ног. На пологом берегу перекликались солдаты; кое-кто, невзирая на промозглую ноябрьскую погоду, разделся до пояса и окатывал водой тело, взопревшее от многочасового пребывания в защитном комплекте, – замеры показывали, что вода эта почти неактивна: над Северным морем ядерные боеголовки не рвались, а больших рек, несущих в океан отравную перхоть с материка, поблизости не было. Боевые машины дивизиона майора Остащенко напоминали усталых зверей, упёршихся в землю железными лапами гусениц. Позади них поднимались к небу дымные столбы – там догорали немецкие города, сметённые атомными взрывами, – а впереди лежала Голландия: та её часть, которую затопило Северное море, прорвавшееся через дамбы, разрушенные ядерными бомбами.

Затопленная Голландия

– Вот мы и дошли до последнего моря, – сказал Александр Савичев, глядя на мелкие волны, лизавшие мокрый песок.

– Что? – не понял Грибанов.

– До моря, говорю, дошли до последнего, как монголы Чингис-хана.

– Ну, не совсем до последнего. Это ведь только Северное море, а не Средиземное.

– Понравилось? – Александр горько усмехнулся. – А то, что осталось там, позади, – он махнул рукой в сторону дымной завесы, затягивавшей восточную часть горизонта, – оно тебе тоже нравится? Пепел и трупы, тысячи, миллионы трупов…

– Не дури, Саша, – Борис нахмурился, – не мы начали эту войну. У меня сердце ноет – сил нет. Что там с Киевом, с Оксаной? Туда ведь наверняка упала американская ракета, и не одна. А ты говоришь монголы Чингис-хана… Да я бы всю эту Америку выжег дотла, чтоб им впредь неповадно было: живёшь, и дай жить другим, а не греби всё до сэбэ, и не маши перед чужим носом ядерной дубиной. Демократы, бля, чтоб им пусто было…

– Извини, это я так. Мне ведь тоже несладко – видел я, что наделали наши с тобой ракеты здесь, в Европе, и могу себе представить, что натворили американские ракеты там, у нас. Атомная война, мать её…

Заходящее солнце окрасило воду багровым: казалось, Северное море приняло в себя всю кровь, пролитую в Европе за несколько страшных дней Третьей Мировой войны.

«Красный прилив» – подумал Александр Савичев.

28 октября 1962 года

…Двести двадцать американских стратегических бомбардировщиков Б-47 летели через Тихий океан. Изначально планировалось включить эти машины в состав третьей ударной волны, атаковавшей Советский Союз в ночь с 27 на 28 октября, но затем было признано более целесообразным атаковать ими Россию с востока, имея целью Приморье и Сибирь, где комми ещё сохранили промышленные мощности и значительные вооружённые силы. По данным разведки, ПВО Советов на Дальнем Востоке было менее мощным, чем в европейской части Союза: предполагалось, что «сорок седьмые», прикрытые истребителями с авиабаз Японии и Южной Кореи, прорвут оборону красных и сокрушат их последние бастионы. Воздушные клещи, в которых СССР хрустнет, как скорлупа ореха…

Для осуществления ядерного нападения (и для возвращения после него) должны были быть задействованы авиабазы на острове Гуам, в Японии (прежде всего на Окинаве) и на Филиппинах. Днём двадцать восьмого Гуам из этого списка выпал – русская субмарина атаковала остров тремя мегатонными ракетами, которые причесали его огненной гребёнкой и превратили в пыль расположенную там военную базу, – но планов генералов САК это не изменило: баз на Тихом океане у США хватало.

23-м авиакорпусом ПВО, прикрывавшим Приморье, Сахалин и южные Курильские острова, командовал генерал-майор Евгений Георгиевич Пепеляев – человек-легенда, лучший ас Корейской войны, сбивший двадцать три американских самолёта, и лучший лётчик-истребитель эпохи реактивной авиации: его рекорд так и остался непревзойдённым. Пепеляев знал, с кем ему предстоит встретиться – с янки он свёл знакомство ещё десять дет назад, в дымном небе Кореи. Он видел, какие «лунные пейзажи» оставались после налётов американских Б-29, а если учесть, что сейчас в ход пойдут крупнокалиберные термоядерные бомбы… Если 23-й корпус не сумеет выполнить свою задачу, советский Дальний Восток превратится в пустыню, и лучше даже не думать о том, что станет с сибирскими городами, до которых доберутся «сорок седьмые».