Ричард Арджент - Рыцарь зимы

– Но почему я? Что я такого сделал, чтобы заслужить твое внимание? – поинтересовался Уолтер.

– Так ты не знаешь?! – с искренним удивлением воскликнул джинн. – Я поражен.

– А что во мне особенного?

Джинн непреклонно скрестил руки на груди.

– Об этом я тебе не должен рассказывать.

– Ладно. Но ты действительно можешь показать мне верный путь через горы?

– Разумеется. Для этого я здесь.

С легким шорохом джинн слетел вниз с дерева и приземлился перед Уолтером, а затем принялся рисовать на земле карту сучком дерева. Юноша внимательно смотрел на нее, слушая разъяснения нежданного помощника, а затем поблагодарил его и спросил, не согласится ли тот составить ему компанию.

– Нет, мой дом здесь, между тем деревом и дальней скалой.

– И ты никогда не уходишь отсюда?

– Ухожу, когда приходят ветры.

– И куда ты тогда отправляешься?

– Туда, куда меня ведут.

Они расстались. Уолтер приободрился, он давно уже не испытывал такого душевного подъема. Джинн не только показал ему дорогу, но и вдохнул в него незнакомое доселе ликование, не походившее ни на одно чувство, которое Уолтер когда-либо испытывал. Ему было знакомо удовольствие, вызываемое пением христианских гимнов, своеобразный религиозный экстаз. Он знал упоение от выкованного доброго меча. Он знал счастье, наполнявшее душу при мысли о том, что у него есть приемный отец, искренне привязанный к своему сыну. Однако новое чувство отличалось от них. Оно походило на опьянение, словно Уолтер выпил чашу чая из счастья, которое распространилось на каждую клеточку тела, проникнув вглубь и напитав собой даже самую душу.

Той же ночью юношу остановили разбойники, пока он пробирался по узкому горному перевалу. Едва услышав тайное слово, они растворились в темноте с воплями ужаса. Один из них даже выронил второпях сумку с финиками. Уолтер с огромным удовольствием съел их на завтрак на следующее утро.

В один прекрасный день он подошел к воротам Иерусалима. Проталкиваясь через толпу, Уолтер добрался до мастерской своего отца и вошел.

Снова увидев сына, кузнец побелел и выронил железные клещи, с грохотом ударившиеся о каменный пол.

– Уолтер, сын мой, ты ли это?

– Я, отец.

– Где же ты был?

Уолтер представлял себе это мгновение с того дня, как его наконец выпустили из крепости ассасинов. В голове кружились дюжины возможных объяснений и оправданий. Он отдавал предпочтение леденящей кровь истории о том, как его захватил в рабство капитан корабля и заставил, надрываясь, грести вместе с другими. Но теперь, глядя в лицо отца, Уолтер обнаружил, что не в силах лгать. По крайней мере о том, где его держали все это время.

– Меня похитили, отец. Меня похитили ассасины. Они забрали меня в свою крепость. – Уолтер вспомнил испытания, через которые ему пришлось пройти, и, не выдержав, разрыдался. – Они бросили меня в темницу под залом, и я жил на объедках и грязной воде, бегущей по стенам.

Пью обхватил юношу за плечи и с беспокойством оглядел его с головы до ног, выискивая возможные раны.

– Тебя много били, сын мой? Они пытали тебя? Как тебе удалось сбежать и зачем тебя похитили?

– Я не знаю, зачем понадобился им, потому что, в конце концов, они меня сами отпустили. Боюсь, у ассасинов действительно были какие-то планы на мой счет, но по какой-то причине я им так и не пригодился. Может, они хотели отправить меня куда-нибудь с сообщением или заставить ковать мечи. Я этого так и не узнал.

– Но они не причинили тебе вреда?

– Они не тронули меня и пальцем, но…

Пью крепко прижал к груди приемного сына.

– Да-да, это было чудовищным испытанием для разума, невыносимым. Оказаться в темнице! Мой бедный сын, я понимаю, что ты теперь почти взрослый мужчина, но для меня ты навсегда останешься ребенком. Ты, должно быть, верил, что скоро умрешь и мы больше никогда не увидимся! Я понимаю, ты еще немного не в себе от перенесенных страданий. Так плачь, сын мой, плачь. Не думай о том, что такое поведение не подобает мужчине, стоящему перед собственным отцом. Отец все понимает. Дух так же уязвим, как и тело, страдания разума столь же тяжелы, как и физические муки. Я все понимаю. – И он снова крепко обнял сына.

Уолтер отстранился, чувствуя себя виноватым. Ему не хотелось обманывать доброго оружейника, и вместе с тем не мог сказать ему правду. Она убила бы Пью. В буквальном смысле. Потому что Уолтер был уверен, отец не позволит ему ради него совершить убийство. Он скажет: «К черту этих ассасинов, пусть попробуют добраться до меня» – и не позволит сыну исполнить задуманное.

Поэтому юноша умолчал о том поручении, которое ему дали ассасины, надеясь, что они никогда не появятся, чтобы заставить его исполнить обещанное. В конце концов, человек, который им нужен, может преждевременно скончаться от болезни или старости, а то и погибнуть на войне. Его может заколоть разбойник на улице. Со временем может случиться все, что угодно.

– Ничего, отец, по крайней мере, теперь я дома. – Он стащил грязную, покрытую красной пылью тунику и продолжил: – И готов взяться за дело. Я соскучился по своей работе у горна. Ты совсем забросил мехи. Давай-ка я… – Уолтер склонился к кожаным мехам и вскоре раздул такой жаркий огонь, что пламя стало не желтым, а обжигающе белым. – Давай лучше быстрее забудем о том, что было. Кстати, что на ужин?

Старый оружейник пристально вгляделся в черты сына, а затем произнес:

– Вареные красные луцианы. Ты их любишь.

– Обожаю, отец. Я мечтал о вареной рыбе, сидя в той жуткой крепости. Мне не давали ничего, кроме сушеной козлятины.

– Тогда поешь омаров и моллюсков, есть еще креветки, пойманные в Красном море…

Уолтер рассмеялся, и его слезы высохли.

– Перестань, отец. Ты меня совсем закормишь. Посмотри лучше, моим рукам не терпится взяться за этот меч. Он еще не закончен. Можно мне продолжить работу? Прошу тебя! Душа тоскует по знакомому делу.

Кузнец улыбнулся:

– Работай, мальчик мой. Пойду куплю хлеба – я и сам умираю от голода. С тех пор как ты исчез, я почти ничего не ел, сам не свой от беспокойства. Теперь, когда ты дома, я чувствую, что в животе совсем пусто и рот наполняется слюной. Хлеб, фрукты и халва. Да, можешь сам закончить меч.

Как только отец ушел, Уолтер надел поношенный кожаный фартук и внимательно осмотрел железный прут. Изготовить один-единственный меч – задача не из легких. Его не сделаешь из более-менее годного куска металла. Сначала железную заготовку нарезают на полосы, которые сворачивают в прутья. Их, в свою очередь, раскаляют и скручивают в спираль, которую затем расплющивают молотом. Три таких переплетенных заготовки молот превращает в металлические полосы, покрытые своеобразным узором. Потом оружейник раскаляет их и соединяет в кованый сердечник. И уже этой широкой, длинной железной полоске придается форма меча. Затем для кромки добавляются две стальные полосы с двух сторон, после чего готовый клинок затачивают и полируют.