Александр Афанасьев - Меч Господа нашего-5 [СИ]

Вторая винтовка — схема Ли-Энфильда, при этом довольно современное спортивное ложе со щекой и гражданский оптический прицел десятикратного увеличения. Он понял, откуда это — Индия, арсенал в Ишрапуре, производящий до сих пор и Ли-Энфильд и БРЭН. Видимо, помимо оригинальных вариантов он выпускал и переделки, как эта. Винтовка не просто новая — из нее не сделано ни одного выстрела, она в смазке и со всем ЗИП, который полагается. И прицел — три на девять, отлично установленный. Он взял бы ее, если бы не два обстоятельства. Первый — новая винтовка может повести себя как угодно, винтовка, из которой сделали несколько сотен выстрелов, "обкатали" ствол — все-таки лучше, если предыдущий владелец — не загубил ее отсутствием чистки или стрельбой трассирующими. Второй — калибр. Калибр был не НАТОвский — а почему то британский, какой у оригинального Энфильда. Он не помнил баллистическую таблицу на эти патроны, да и с самими патронами могли быть проблемы. Сейчас это большая редкость.

Он остановил свой выбор на третьей винтовке. Как только развернул, понял — то, что нужно. Одна из моделей Заставы, винтовка со скользящим, продольно-поворотным затвором, выполненная скорее в европейской школе, чем в американской. Американские снайперские винтовки были с легким, более изящным ложем, потому что брали начало от охотничьих винтовок, в то время как европейские снайперские винтовки — от спортивных. Дерева на ложу не пожалели, причем ореха, щека регулируемая, хват как на спортивной винтовке. Цевье широкое и длинное, к нему прикреплены сошки, произведенные в Югославии, но на вид ничего. Прицел — югославский вариант русского ПСО с постоянным шести, а не четырехкратным увеличением — но это и хорошо. Такой прицел в металлическом корпусе очень прочен и выдерживает самую варварскую эксплуатацию в непрофессиональной, призывной армии. Ствол длинный, толстый, хорошо обработанный, пламегаситель как у СВД — советская школа. И напоследок: винтовка сделана под 7,62 NATO, траекторию которого он знает наизусть и может выдать решение для любой дальности даже во сне. Два таких патрона — он везет с собой, но этого может быть недостаточно…

— Патроны к этой винтовке есть?

Старик закивал, порылся в вещах — и достал оттуда завернутую в полиэтилен коробку чешских Селье и Бело. Дешевые, но неплохие, в Чехословакии производят хорошее оружие и хорошие патроны, половина профессиональных проводников в Африке пользуются нарезными штуцерами именно чешского производства, недорогими, прочными и надежными…

— Пойдет — кивнул сержант — а еще есть?

Старик достал еще две коробки.

— Я куплю все это, старик. Сколько я должен тебе?

— Смотря, в каких деньгах.

В Сомали — не было денег. Вообще. В ходу были деньги старого режима, непонятно, что они стоили. Со времен американцев остались доллары — но понятно, что сержанту американской армии, действующему под прикрытием, давать в дорогу доллары очень опасно. Оставались валюты соседних стран, они были уважаемы торговцами, потому что с ними расплачивались на оптовых рынках соседних стран, когда покупали товары для перепродажи дома. Сержанта снабдили кенийскими шиллингами, причем в избытке — в кенийских шиллингах он был даже не миллионером, а мультимиллионером. Один доллар меняли примерно на семьдесят — семьдесят пять кенийских шиллингов.

— В кенийских.

— Тогда… — старик примерно прикинул — с тебя один миллион шиллингов за все.

Цена была неимоверной.

— Сколько? Да это не стоит и ста тысяч!

Старик прицокнул языком.

— Осторожнее, ты оскорбляешь хорошее оружие, какую службу оно тебе сослужит? Хорошо, скину сто тысяч шиллингов.

— Сто пятьдесят…

Доторговались до пятисот пятидесяти, если считать с длинным чехлом из грубой мешковины, который старик присовокупил к промасленной бумаге. Сержант, тщательно, по одной отсчитал купюры — они были неновыми и разного достоинства, хотя и крупными. Он был уверен, что лучше этого — на базаре не найдет, если бы он не раскусил старика — сейчас бы купил СВД, которая двадцать лет находилась в руках дикарей и сейчас мучительно соображал бы, что с ней делать.

— Асанте, баба… — сказал он, благодаря старика за купленное оружие.

— Подожди — старик закрыл дверь — сейчас к тебе придет мальчик, подожди здесь. Он принесет тебе связку тростника. Здесь покупают сахарный тростник для того, чтобы ставить самогон. И он принесет тебе веревки. Сделаешь большую и толстую связку тростника и положишь на плечо. Иначе — те, кто стоят на входе у рынка, догадаются, что именно ты купил. Ты думаешь, я просто так прячу свой лучший товар здесь? Они пойдут за тобой и убьют тебя. Нас никто не любит…

Нас никто не любит…

Сержант кивнул головой.

— Кто ты, отец? — спросил он.

— Я такой же, как ты — ответил старик — просто я уже убил свою последнюю жертву. И теперь жду, когда они все явятся за мной. Будь осторожен, чужестранец. Здесь на улицах — больше острых глаз, чем ты думаешь.

— Асанте, баба [24] спасибо, отец — поблагодарил еще раз сержант…

На улице шел бой. Точнее… боем это назвать было сложно, точнее — это была вялая и бессмысленная перестрелка с непредсказуемым результатом. Врагов разделяла улица, никто не осмеливался ее пересечь. С одной стороны улицы были довольно приличные, трех и четырехэтажные дома, изуродованные ракетами РПГ и очередями крупнокалиберных пулеметов, с другой — какие-то трущобы, нищие, часто самодельные дома… в Могадишо такое было часто, потому что в городе скопились беженцы со всей страны, они прибывали в Могадишо потому что тут был порт, где раздавали гуманитарную помощь и можно было хотя бы не умереть от голода. В городке с широкими улицами, площадями и парками — беженцы моментально воздвигали свои трущобы из того, что было под рукой: из старых морских контейнеров, из шифера и листов железа с крыши, из самых разных досок. Они вскакивали в самых разных районах некогда цивилизованного туристически привлекательного города как чудовищные язвы, иногда за одну ночь. Тут горели костры, тут были вооруженные люди, потому что старый автомат стоил как две-три буханки настоящего хлеба. Именно здесь — жили те люди, которые смогли изгнать из своего города сильнейшую армию мира — чтобы потом самим подыхать от голода и междоусобных войн.

Винтовку — сержант Грегори Бунт не рискнул прятать, в этом городе никогда не знаешь, когда на тебя смотрят, а когда нет. Такая винтовка здесь стоит целое состояние, рисковать не стоит. Обмотав ее мешковиной и повесив за спину — он лежал за кучей битого кирпича между двумя домами разбитого вдребезги района Могадишо, слушал противный свист пуль и ждал темноты. Ему надо было дождаться темноты, чтобы перейти эту дорогу и попасть в нищий район Могадишо, один из тех, который не подчиняется генералу Айдиду. Он надеялся, что у снайперов Айдида — а они здесь есть — не найдется приборов ночного видения, и он надеялся, что агент, к которому он пришел — все еще жив.