Вячеслав Коротин - До последнего вымпела

- Ты-то как? Не ранен? Как бой прошёл?

- Я цел и невредим. А вот Володю Денисова убило. Единственного из офицеров на броненосце. Я ведь не сразу домой - сначала на кладбище заехал, хоронили его без меня...

- Прими, Господи, душу раба твоего, Владимира! - перекрестилась Ольга погрустнев.

С кухни появилась Анфиса с подносом. К кофе были поданы ещё тёплые пирожки с повидлом, и Василий с удовольствием отведал стряпню новой служанки, предварительно с ней познакомившись.

Анфиса не блистала красотой - совершенно средняя двадцатилетняя девушка, ни чем особым не примечательная внешне. Однако Ольга, в беседе за кофе, не могла нахвалиться своей новой... помощницей, что ли: получая весьма скромное жалование новая 'прислуга' стала фактически подругой лейтенантши. Дочь капитана первого ранга никогда не была чванливой дворяночкой, а ситуация, когда общаться просто больше не с кем, весьма способствовала установлению практически дружеских отношений между молодыми женщинами.

Сегодня, конечно, Анфиса поспешила оставить супругов вдвоём, но в дальнейшем обедали, ужинали и чаёвничали Соймоновы с ней совместно.

А сейчас, когда супруги были вдвоём, начался разговор на вечную тему:

- Ты мальчика или девочку хочешь?

- Оленька, я хочу, чтобы у нас с тобой появился малыш. Или малышка. Только бы свершилось! - Василий смотрел на жену влюблёнными глазами и говорил совершенно искренне.

- А всё-таки? - капризно 'прицепилась' Ольга. - Тебе всё равно, кем будет твой первенец?

- Я уверен, что он не последний из наших детей, - улыбнулся лейтенант. - Но, если ты так настаиваешь - хотелось бы для начала сына.

- Это ещё почему?

- Во-первых, хочется быть уверенным, что фамилия Соймоновых не пресечётся в случае чего, а во-вторых, - Василий показал рукой на стену, - вот шпага, которую Михаил Николаевич строго-настрого приказал передать его внуку. Так что первым у нас будет мальчик. Не возражаешь?

- А если девочка?

- Она будет такой же красивой как ты. Может даже ещё красивее, хотя я такого не представляю.

- Льстец. Я тебе не верю, - лицо Ольги слегка порозовело, но было совершенно очевидтно, что мужу она верит в этом плане без всяких сомнений. - А как назовём дочку или сына?

- Оленька, как захочешь. Не я ведь вынашиваю ребёнка - ты. Все тяготы тебе достаются.

- Ладно, договоримся так: если мальчик - имя выбираю я, а если девочка - ты. Ладно?

- Хорошо! - поспешил согласиться лейтенант, наивно пологая, что тему можно закрыть.

- А как ты хочешь назвать дочку?

Соймонов с тоской вспомнил о службе на 'Пересвете' - неудержимо потянуло на броненосец. Причём не 'к', а 'от'. Что самое парадоксальное - от любимой и единственной, от самой дорогой и родной на свете, с которой к тому же не виделся несколько месяцев...

- Назовём Настей.

- А почему? - тут же ревниво поинтересовалась супруга.

- Ну не Ольгой же! Две Ольги в одном доме - это много. Как вы поймёте, кого из вас я зову? 'Настя' просто звучит нежно, а моя дочка будет самой нежной и красивой. Как ты.

- Ладно, - прижалась к Василию жена. - Прощаю

- За что, Оленька?

- За всё, дурак.

Соймонов совершенно не понял в чём он был виноват, и за что его простили. Но не начинать же выяснение отношений: простила тебя жена - радуйся и не лезь в бутылку. А захочешь узнать в чём виноват - узнаешь. Даже о таком узнаешь, о чём у тебя никакой фантазии не хватит представить. А виноват в этом ты и никто другой...

У Василия хватило мудрости не развивать тему.

...

Все еще по-летнему яркое солнце щедро заливало светом пристанционную площадь и без того до краев запруженную народом. Нахлынувшие, было, на монарха воспоминания отступили. Но ощущения остались. Стыд. И чувство вины. Да, сделано очень много, но этого еще слишком мало! Нужно еще что-то. Поэтому здесь и собрали народ. Даст Бог - поможет! А если и нет - так чистая совесть для искренне верующего Царя тоже немалого стоит. Перекреститься - и вперед! Когда на трибуне, наконец, появился Император, людское море не сразу успокоилось, но, видя, что он готов говорить, толпа понемногу затихла.

- Народ мой! Все вы знаете, что полтора года назад подлый враг, пользуясь покровительством наших недругов, без объявления войны напал на нашу страну. Полтора года наши воины с честью ведут тяжелейшие бои на суше и на море. Но самые подлые поступки каким-то чудом сходят нашим врагам с рук. И даже выдающийся героизм наших воинов снова и снова не дает нам добыть победу. Хотя нам ли не знать, что тот, кому помогает Бог, - Николай медленно перекрестился, - не проиграет никогда! Пятьсот лет назад святой воин Меркурий один вышел против всего несметного войска Батыя - и оно повернуло прочь от Смоленска. Так может быть дело не в злобности наших врагов, а в нас самих? Как усилилось лицемерие в наших сердцах?! За неделю до войны Царица Небесная обещала защитить Порт-Артур, если образ ее будет вовремя туда доставлен. И что же: под тысячей самых благовидных предлогов дело это все более оттягивалось, пока, наконец, не стало слишком поздно. И это только один пример! Очевидно, что грехи наши уже так вопиют об отмщении, что призывают на наши головы столько бед, сколько мы уже почти не в силах вытерпеть! И нам надо срочно что-то делать, пока не стало слишком поздно! Много ли шансов выжить, имеет человек, переплывающий бурный поток, с привязанный на шее каменным жерновом?*... - притихшая толпа не ответила, но отведенные взгляды говорили лучше любых слов. - Так и мы, в нынешней сложной ситуации запросто можем оказаться в положении, когда тяжесть висящих на нас грехов низвергнет все, что нам дорого, во мгновение ока. Не для нас ли написано "Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное" И еще написано пророком: сердце смиренно Бог не уничижит". Поэтому нам надо покаяться, изменить свою жизнь и тогда, Господь даст - наладится жизнь в государстве нашем! За грех, сделанный в тайне, и каются тайно. А по грехам, сделанным на виду у всех и каяться престало всенародно... Для чего сегодня я к вам и пришел. Призываю вас всех последовать моему примеру, да Господь помилует нас, грешных. Аминь. Во-первых, выкупные платежи...

Стоящий спереди у самой трибуны Яков, которого позвали, как намекнул один из жандармов, для прилюдного награждения, волновался даже больше, чем перед утренним боем. О, теперь-то он понимал своего полковника! Хотя охрана поезда и одолжила чистую форму, но предстать перед САМИМ ГОСУДАРЕМ с немытыми три дня волосами! Яков был готов провалиться куда-нибудь от стыда. Поэтому вместо того, чтобы как вся площадь внимательно следить за оратором, он, старательно избегал встречи с ним взглядом. Благо, в новой форме ничего не стоило, глазея на площадь, изображать еще одного охранника.