Дмитрий Дашко - Прощай, гвардия!

Ванька Каин, много чего повидавший и потому внешне спокойный (а ведь все же екнуло сердечко), приветливо помахал рукой:

— Садитесь. Не желаете угоститься? Венгерское тут отменное подают. Оченно советую.

Он натянуто улыбнулся. Его мозг тем временем лихорадочно просчитывал ситуацию. Но чего точно не ожидал услышать бывший тать, так это сказанного мной:

— За приглашение спасибо. Ругаться с вами не буду, хоть и стоило бы.

— Знаю, знаю, — схватился за шею редактор. — Конфуз промеж нас получился, но войдите в наше положение: вы ранены, невесть когда в Питербурхе появитесь. А читатель… он такой, продолжения требует. Ежели ему понравилось, так он терпению набираться не желает. Возьми да подай литератора Гусарова. На блюдечке вынеси.

— С голубой каемочкой?

— Почему с голубой? Не обязательно с голубой! Затребовали от нас продолжения, вот мы и того…

Он вытащил душистый платочек, приложил ко лбу, промакивая выступивший пот.

— Да не переживайте вы так, — улыбнулся я.

Две пары глаз вопросительно уставились на меня.

— Прочитал я то, что вы под именем моим напечатали.

— И? — спросив, Ванька так и остался сидеть с открытым ртом.

— Понравилось. Оторваться не мог.

Ответом послужил громкий вздох облегчения. Они поняли, что крови их я не желаю. Да мне действительно не хотелось ругаться и выяснять отношения. В свете последних событий — перегорел.

Так что живите, господа хорошие.

— Дык старались, — приободрился Ванька Каин.

Однако ушел я от них не прежде, чем добился клятвенного заверения, что подобное больше не повторится. Взамен редактор взял с меня слово, что в скором времени получит продолжение литературных трудов теперь уже настоящего Игоря Гусарова. Пообещал я с легкостью. Впереди не очень почетная ссылка. Будет чем заняться зимними вечерами.

Дома на меня накатило. Жена, понимая мое настроение, поцеловала и ушла в спальню. Акулина Карпова только покачала головой и, ни слова ни говоря, удалилась к себе. Карл по-прежнему находился на службе. Я оказался предоставлен самому себе, как того и хотел.

Привет, тоска-одиночество.

Я заперся в своем кабинете, положил на стол перед собой заряженный пистолет, заглянул в вороненное дуло, откуда на меня мрачной бездной глянула смерть. Было что-то гипнотическое в этой черной пустоте. Она манила, звала к себе.

Где-то скрипнула половица. Я очнулся и прогнал прочь мысли о самоубийстве.

Плюнь на все, Игорь! Да, тебя, образно выражаясь, кинули. Но разве это повод, чтобы оставлять жену вдовой, а будущего ребенка делать наполовину сиротой? Туда всегда успеешь.

Прояви характер, сделай так, чтобы они все утерлись! Ты ведь воевал, стольким врагам бесплатную путевку на тот свет устроил. Чего раскис-то?

Все пройдет, и это тоже.

Тихонько тикали часики, утверждая размеренным ходом, что законы мироздания вечны и до нас, простых смертных, им дела нет.

Я достал из маленького шкафчика бутылку, накапал маленькую стопку «лекарства», выпил без закуски. Тоска отступила. Рука снова потянулась к водке, но я волевым усилием заставил себя прекратить. Эдак и спиться можно. Нет, я должен оставаться трезвым и несломленным назло… Да хотя бы назло себе!

Эта мысль меня взбодрила. Я вскочил с уютного кресла, прошелся по комнате. Надеюсь, дом останется за мной — вдруг мне еще удастся вернуться сюда? Ведь не может опала длиться вечно. Рано или поздно что-то изменится.

Я прилег на кушетку, закрыл глаза и заснул. Вряд ли так подействовала на меня одна-единственная стопка чистой как слеза ребенка водки. Просто я устал.

— Где барин? Как это «почивать изволит»! А кто службу за него нести будет?

Шум, доносившийся из прихожей, разбудил меня. Я лег на спину, потянулся и обнаружил, что ночью кто-то бережно укрыл меня пледом. Надо же, а я и не заметил, хотя считал, что сон мой давно уже стал чутким.

В дверь деликатно постучали.

— Кого там принесла нелегкая? — хмуро спросил я.

— А кого тебе надобно, граф? — раздался за дверями веселый голос.

Ой-е! Как же это я сразу не узнал Ушакова! Вот уж кого не ожидал.

— Сей секунд!

Я вскочил, запахнул домашний халат и открыл дверь.

В кабинет ввалился Ушаков. Его глаза весело сузились. Он покрутил носом, учуяв запах спиртного (всего-то одна стопка!), хищно ухмыльнулся:

— Чего пропиваем, дорогой граф? Никак, грусть-тоску вином хлебным заливаем?

Я неопределенно повел плечами.

— Плюнь и разотри, — посоветовал Ушаков. — Ведомо ли тебе, сколько раз мне в опале бывать приходилось? Я уже со счету сбился. Не должно тебе в унынии пребывать!

Он врезал кулаком по дверному косяку, да так, что сверху известка посыпалась. Силушкой Господь генерал-аншефа не обделил.

— За две минуты соберешься ли?

— Мы куда-то поедем, Андрей Иванович? — сонно щурясь, спросил я.

— Не поедем, полетим, — засмеялся Ушаков. — Покуда собираешься, нут-ка покажи, где зелье огненное держишь? — Он вопросительно уставился на меня.

Я быстро налил ему стопку. Глава Тайной канцелярии опрокинул ее не глядя, подобно мне вчерашнему, без закуски, только занюхал раззолоченным позументом на рукаве. Слегка порозовев, крякнул:

— Опосля возблагодарения Бахусу веселей пойдет!

Акулина притащила мне мундир. Ушаков отрицательно замотал головой:

— Лучше партикулярное платье.

Черный крытый возок повез нас по пустым улицам, будто легендарный «воронок» тридцатых. Все же традиции — вещь серьезная.

— Сработала твоя мышеловка, — сказал Ушаков. — Споймали мы девицу-красавицу. Знаешь, кем назвалась твоя Марья-разбойница? — Не дожидаясь ответа, продолжил: — Марией Ракуцкой — дочкой шляхтича мелкопоместного.

Я удивился:

— Она действительно дворянка? Я почему-то сомневаюсь.

Ушаков усмехнулся:

— Не токмо ты. Я тоже. Подвох тут, не иначе. Думается, дело так обстояло: самозванка твоя девка. Шляхтич тот Ракуцкий в долгах запутался, за деньги «признал» дочурку, все бумаги ей выправил. И прикатила в столицу не девкой дворовой, а Марьей Ракуцкой. Не успела обжиться, и сразу бегом Карла твово разыскивать, а уж когды с ним стренулась, так людишки мои верные ее под ручки белые взяли и в квартеру особливую доставили.

— Надеюсь, ее не пытали? — спросил я.

— Кто же такую красу пытать зачнет? — усмехнулся генерал-аншеф. — В мыслях не было. Да и договор промеж нас имелся. Я-то свою часть блюду, поскольку слово дал, а оно у меня нерушимое. Мы с ней лаской поладим. Токмо покуда она по большей части молчит, ну да с твоей помочью разговорим ее, граф.

— Что с моим кузеном?

— Его на той же квартере содержим. — Ушаков выглянул в маленькое окошко: — Все, почитай, приехали.

Возок свернул в узенький переулок, заканчивающийся высоченной стеной и воротами. При нашем приближении они распахнулись. Трое одетых в одинаковые кургузые кафтанчики молодцов шагнули навстречу.