Дмитрий Дашко - Прощай, гвардия!

Раз нужен, значит, и впрямь в столице жареным запахло. По пустякам могущественный глава Тайной канцелярии Карла за мной гнать бы не стал.

— А что у вас в Петербурге за страсти-мордасти такие творятся?

— Да Балагур, скотина, как с цепи сорвался. Сколько народу пострелял исподтишка! Никого не жалеет.

Когда Карл перечислил основных жертв, я едва не присвистнул. Балагур нехило проредил ряды нашей аристократии. Пусть это были птицы не самого высокого полета, однако и не второстепенные фигуры точно.

Вопрос: зачем столько убийств? Разве могли эти несчастные помешать его планам? В случае елизаветинского мятежа большинство и пальцем о палец бы не ударило, чтобы воспрепятствовать (что, собственно, и случилось в реальной истории. Приняли как должное).

И крыша у моего врага вряд ли поехала на любой из почв. Нет, он эти «звезды зажигает», потому что ему так нужно.

В Петербург! Скорее!

Пока я, больной, валялся да страдал — ах, какой я забытый! Какой заброшенный! — этот моральный урод времени зря не терял. Что-то он замыслил, какую-то комбинацию, а я ему нехилую фору дал. Шутка ли — столько меня в Питере не было! Да за эти месяцы уже пять раз Елизавету можно было бы на престол посадить и свергнуть, устроив неслабую кадровую ротацию.

Вот тебе и фон Гофен, надежда России! Пинка мне надо было дать, чтобы я из Украины аж до Северной Пальмиры летел! Глядишь, столько народу в живых бы осталось.

Увы, способ транспортировки остался прежним. Разве что, благодаря особым бумагам, лошадей свежих на станциях давали сразу, как только мы изъявляли сие желание. Ну и показывали документы, производя среди станционных смотрителей немалый фурор. Наверное, подобный и Киркорову с Пугачевой не снился.

А все равно грустно! Что хочешь делай — гложет тоска-кручина, и все тут. Даже водка не помогает.

Ничего, вот приеду в город кучи революций и прочего бардака, Андрей Иванович Ушаков такого мне пропишет — враз от меланхолии на долгие лета избавлюсь. И от угрызений совести тоже.

Аврал на работе — лучшее средство для измученного терзаниями духа бывшего представителя офисного планктона новой России, а ныне офицера и популярного бумагомарателя.

Кстати, о последнем. Ничто меня так не удивило, как внезапно обнаруженное продолжение моей фэнтезятины в двухмесячной давности номере «Петербурга астрального», найденного на одной из станций.

Прихватил я газетку, чтобы прочесть на досуге, и едва не потерял от изумления челюсть.

Вроде все ничего: написано бойко и интересно, приключений по маковку, и главное — герои мои, такими, как я их задумывал, но есть одно важное замечание. Я ЭТОГО не писал.

Кто-то, воспользовавшись моим авторским псевдонимом «Игорь Гусаров», сочинял с пулеметной скоростью роман о моих эльфах и гномах. Первая реакция была как в кино: не понял! Потом: что за… трах-тибидох?!

Спустя время я решил поговорить по душам с редактором и единственным возможным кандидатом на роль литературного негра. Подозрения возникли сразу. Не иначе как преступная сущность Ваньки Каина закинула его в пучину этой литавантюры. Других претендентов не было. Сдается, обошелся «ученичок» и без учителя. Сам справился.

Хотя забавно, забавно. Интересно, в какой плепорции гонорар делить будем и как? Не буду же я хай на весь Питер поднимать. Такие вещи кулуарно решаются. Но это потом. Есть дела и поважней.

Рассказывать о дороге еще скучней, чем ехать. Разбойники благоразумно не преграждали нашему скромному возку дорогу, ибо что возьмешь с двух вояк, обвешанных оружием, как герои боевиков пулеметными лентами? Да ничего, кроме лишних отверстий, которые мы бы не преминули наделать в любом желающем.

Абсолютно неторжественный въезд в столицу состоялся поздно вечером. Измотанные и оголодавшие, мы сразу попали под крыло Акулины и Евстигнея Карповых, моих безумно уютных домашних слуг.

— Слава тебе господи, Дмитрий Иванович пожаловали. Здоровый и невредимый, — хлопотали они вокруг меня.

— Давеча сон снился, что барин наш скоро пожалует. Вещий был сон, в руку.

— Ой-ой-ой! Отощал соколик наш, совсем с лица спал. Ну дык мы энто мигом поправим.

— Намаялись, поди, с пути-дороги, устали, родимые.

Я виновато оправдывался:

— Да что вы, Евстигней, Акулина, со мной все в порядке. Устал немного, но ничего смертельного.

— Охохонюшки! Не говорите, Дмитрий Иванович. Мои глаза не обманешь.

Понятия не имею, каким чувством они догадались, что барин прибудет именно сегодня и именно сейчас, но нас уже ждала натопленная банька. Нахлеставшись вдосталь душистыми распаренными вениками, мы оказались за накрытым столом, у которого от выставленных яств только что ножки не подламывались. Тут я окончательно понял, что этикет — не русское и не немецкое слово.

Ели в три горла, забыв о том, с какой стороны должна находиться вилка, с какой ножик и для какой цели служат многочисленные фужеры, бокалы и тарелки.

Ганнуся, скрашивавшая мои одинокие дни и ночи после ранения, готовила так, что пальчики оближешь, но я уже успел устать от наваристых борщей, сала и вареников в сметане. Душа просила жареной картошечки, и она, выращенная моим крепостным «олигархом» Фомой Ивановичем Куроедовым и регулярно поставляемая к столу барина, была такой, что мы с Карлом едва язык не проглотили. Еще немного, и я лопнул бы.

Потом был сон. После трясучей повозки и заселенных клопами комнат для ночлега на казенных станциях пуховая перина воистину казалась райским облаком. Воздушным и мягким, словно зефир. Давно так не высыпался.

Утром предстоял визит к Ушакову. Он никуда не уезжал из столицы, и я рассчитывал застать его на месте постоянной работы, то есть в особняке Тайной канцелярии.

Учреждение это не из тех, в которые идешь с большой радостью. Ноги отнюдь не желали нести меня аки по воздуху.

Поскольку майорский мундир еще не был пошит, заботливая Акулина заставила меня переодеться в партикулярное платье. Где-то отыскала шикарную шубу наподобие тех, в которых плясали «нанайцы» в начале эстрадной карьеры, и нахлобучила на голову не просто меховую шапку-ушанку, а какой-то необъятный соболиный малахай размером с тележное колесо.

В таком неописуемом виде я и был выставлен на двор.

Об экипаже еще стоило позаботиться. Будучи неприхотливым человеком, я в армейской жизни преспокойно обходился без карет и повозок, привыкнув к седлу. Моя Ласточка ждала меня в конюшне, уже заседланная Евстигнеем.

Но я дал ему отмашку:

— На своих двоих доберусь.

— Как же так, барин?

— Да так. Пешком прогуляюсь. Разомнусь чуток.

— Дело ваше, барин, — согласился Евстигней.

На днях было потепление, и снег превратился в липкую грязную кашу, зато ночью ударил мороз градусов так в тридцать (по личным ощущениям). В результате улицы превратились в каток. Приходилось передвигаться со скоростью беременной улитки, чтобы не грохнуться и не сломать руку или ногу.