Андрей Посняков - Ладожский ярл

— Явился… Чего опаздываешь?

— Да так… Слушай, сейчас по пути таксиста встретил, Акселя, помнишь?

— А, забавный дядька. Берись, вон, за монитор, тащи…

Нильс — пацан всего-то на два года постарше Ханса — упорно демонстрировал деловитость.

Подтащив монитор поближе к краю сцены, Ханс щелкнул пальцем по тугому пластику большого барабана, прислушался к звуку:

— Классно. Только зачем его розовой фольгой обклеили?

— Это не фольга, краска. Дагне сказала — красиво.

Дагне — это была подружка Нильса. Ну, раз она сказала…

Молча подкрутив микрофон, Ханс полюбовался своим отражением в тарелке ударных. Ну и харя! Круглая, расплывшаяся, белобрысая, с широким приплюснутым носом! Ханс расхохотался — нет, конечно же, это не он такой, а отражение. Нильс недовольно покосился на него. Дескать, вот бездельник — опоздал, да теперь еще и хохочет невесть почему. Как маленький, право слово, нашел игрушку. Ханс оторвался от тарелки:

— На ударных сегодня кто с нами? Калле из «Фаты невесты»?

— Нет, не Калле. — Нильс поставил усилитель на пол. — Он вообще ниоткуда, этот парень. Может, всегда будет с нами играть.

— Всегда?! — округлив глаза, восторженно воскликнул Ханс. — Вот это да! Наконец-то. И ты молчал? Друг, называется.

— А ты меньше шляйся где попало… — Нильс старался не показать, доволен, мол, сам видишь, кто тут делает все для группы, вот и ударника наконец нашел. Ну, или почти нашел.

— Я его и сам-то еще не видал. Даже, как зовут, не помню… Стиг, кажется. — Он пожал плечами. — Дагне присоветовала.

— А, ну, раз Дагне… — Ханс картинно развел руками. — И когда придет?

— Да давно уже должен быть. Может, зайти стесняется? Ты у дверей никого не видел?

— Не-а, никого… Только какую-то длинную девку. Ну, она, наверное, просто так стояла.

— А, симпатичная такая блондинка, — выпрямился Нильс, поднимая провод. — Я ее тоже заметил.

— Симпатичная? Ха! Этакая-то дылда… Это, кстати, не она там в дверь заглядывает? Девушка, тебе кого?

Девчонка — высокая, длинноволосая, с глазами, кажется, серыми или голубыми, посмотрев на ребят, усмехнулась:

— Вы — Нильс с Хансом?

Приятели переглянулись:

— Ну, да… Я Нильс, а он — Ханс.

— Тогда я к вам, — улыбнулась девчонка. — Стигне меня зовут.

— Что-о?!

— Что слышали. Вам ведь ударник нужен. Ну, так я и есть ударник. Вернее, ударница.

Этого Ханс уж никак не мог вынести. Вытащил откуда-то палки, протянул долговязой девке:

— А ну-ка, помолоти!

— Запросто!

Пожав плечами, Стигне взяла палки, уселась за установку, примерилась и… Трах-тах-тах-бум-бумм…

Молотила минут десять без остановки, раскраснелась вся, волосы разлохматились по плечам, а глаза — ну так сияли… Ханс даже подумал, что прав приятель, девчонка и вправду красивая. И тут же покраснел, застеснявшись собственных мыслей.

А Стигне, закончив, взглянула лукаво — ну как?

— Класс! — выдохнул Нильс. — Где так настропалилась?

Девчонка еще больше зарделась:

— У меня папа такую музыку любит. Так и я с детства…

Немного поболтали, потом попробовали поиграть вместе. По мнению Ханса — совсем неплохо получилось.

— Только вот засмеют нас на первом же концерне, — улучив момент, шепнул он приятелю. — Скажут: вот уроды, девку за ударные посадили!

— Да и черт с ними, — отмахнулся тот. — Стучит-то она классно!

Да, Стигне играла классно, с этим нельзя было поспорить. Даже Калле из «Фаты невесты» далеко было до нее.

Ребята и не заметили, как пролетело время. Стигне случайно глянула на часы:

— Ой, мамочки! Время-то… — Она надела куртку — ярко-красную, радостную, с желтым кленовым листом позади. Ханс с Нильсом не удержались, переглянувшись, прыснули — уж больно детской показалась им курточка. То ли дело у них — черные, с заклепками, молниями. Только вот в мороз по два свитера поддевать приходится.

— Смейтесь, смейтесь, — заматывая шарф — тоже красно-желтый, яркий, словно из рекламы «Соки и воды Гронма», ничуть не обиделась Стигне. — Зато она теплая и удобная. Вам куда сейчас? Мне — в сторону Снольди-Хольма.

— По пути. С Хансом. — Нильс, одеваясь, махнул рукой. — Он как раз там живет, пока…

Ханс обидчиво шмыгнул носом — «пока»! Мог бы и не напоминать. Да и в самом деле, после неожиданной смерти родителей он пока проживал в собственном доме на птичьих правах — под опекой добросердечной женщины Марты Йоргенсен — жены таксиста Акселя. Вообще-то, раз не было родственников, Ханса, как несовершеннолетнего, должны были отправить в муниципальный приют, до установления опеки. Только вот согласится ли опекать Ханса госпожа Иоргенсен? И дозволят ли ей? Ведь была где-то в живых Хансова бабка, вернее прабабка. Она — прямая родственница, да и часть дома в Снольди-Хольме, как оказалось, записана на нее. Где ж ее в таком случае черти носят? Говорят, в Канаде. Ханс вздохнул, совсем не слушая, что говорит ему Стигне. Оба ждали автобуса.

— Какой-то козел, представляешь? — Стигне поежилась. — Вот гад приставучий. Разреши, говорит, тебя проводить. А сам весь такой неприятный, лысый, скинхед какой-то, думает, я из таких, с которыми все можно себе позволить. Вот и сегодня, когда сюда ехала, тоже всю дорогу клеился…

Шипя тормозами, подъехал автобус, длинный, с зауженной крышей. Усыпанный разноцветными лампочками, он походил на зажженную рождественскую елку. Ханс вспомнил встретившихся сегодня «гнома Юлениссена», таксиста Акселя, полицейского комиссара и того… чье лицо быстро промелькнуло в толпе. Ханс узнал бы его и из миллиона. Тот самый лысый нелюдь, что едва не сжег их с Мартой Иоргенсен в заброшенном сарае. Не так и давно Ханса выписали после того случая из госпиталя. Мальчик помнил все — и как тащили его по осеннему саду, связав руки скотчем, и как распластали у дерева, и как едва вырвался… и Марту… и дым из всех щелей. Ужас! Не хотелось бы еще раз пережить все это.

— Слушай, Ханс, — ткнула его локтем Стигне. — Не обидишься, если спрошу?

— Спрашивай.

— А тебе не страшно одному? Ну, в доме.

Ханс неожиданно для себя задумался. Он в общем-то и не был один. Каждый вечер кто-нибудь приходил: то Нильс с Дагне, то Марта, то сосед — маленький смешной доктор Арендт, то добрая русская медсестра Марина.

— Нет, наверное, не страшно, — тихо ответил он и, чуть помолчав, признался: — Только грустно как-то.

— Понимаю, — Стигне кивнула. Потом предложила: — А давай, я тебе сегодня вечером позвоню, ладно?

— Позвони, — прошептал Ханс.

— Ну, вот, моя остановка. — Девушка улыбнулась. — Тебе дальше. Счастливо!

— И тебе. Завтра увидимся.

— Конечно.

Смеясь, Стигне спрыгнула с автобусных ступенек, обернувшись, помахала рукой, не заметив, как из задней двери, в числе других пассажиров, выбрался противный, наголо бритый парень, что так доставал ее в последнее время… и был так памятен Хансу.