Петр Заспа - Антипиранья

Жанночка застенчиво улыбнулась беззубым ртом и кокетливо одернула платье на покрытых фурункулами и месячной грязью коленках. Господа, дружбаны Витька по добыче как цветных, так и черных металлов, кивнули с достоинством и приготовились проглотить отливающую в свете фонаря синевой жидкость. Но Витек будто издевался и все тянул, не давая выпить. А раньше него нельзя. Раньше никак – таков закон стаи! Он был помоложе и мог съездить в ухо за прерванный тост. Господа это прекрасно понимали и, переглядываясь, терпеливо ждали. На Жанну им было давно наплевать с высокой колокольни. Женщины как объект домогательства потеряли для них смысл еще лет десять назад, когда они перешли с тройного одеколона на боярышник. И потому на Жанночку они смотрели скорее как на конкурента по выпивке. А вот Витек еще чего-то мог. Потому имел на Жанну кое-какие виды. И оттого сейчас старательно изображал из себя влюбленного павиана. Впрочем, Жаннет была не против и, затаив дыхание, как школьница на первом свидании, потупив глазки, изображала на лице загадочную улыбку Джоконды.

Витек мельком взглянул на ее красный, в прожилках нос и поспешил отвернуться.

«Что ж ты страшная такая? – мысленно взывал он к ней. – А впрочем, сейчас выпью, взгляд замылится, и похорошеет!»

Витек оглянулся на заросли кустарника, будто ища в них вдохновения, и продолжил:

– За нашу нежную розу среди суровых и обветренных, как скалы, мужчин!

Суровые мужики от таких слов раскрыли рты.

– Ну ты моге-е-ешь! – заметил один из них.

Глаза Жанночки съехались к носу, и она одарила Витька томным вздохом.

«Ух ты господи! – поспешил он уткнуться в стакан. – Привидится же такое! Придется разбить фонарь. Без этого никак. Без этого меня как мужчину ждет полное фиаско. А в темноте надежда только на воображение и фантазию. Представлю Зинку из магазина!»

Внезапно кусты за спиной оглушительно затрещали, и Витек с перепугу выплеснул из стакана всю водку. Кто-то, громко матерясь и ломая ветки, пытался выбраться к ним на свет.

– Эй! Ты чего? – Витек присмотрелся к темному силуэту, оценил количественное превосходство, приободрился, осмелел, придал голосу чугунный тембр и заревел, стараясь замять свой конфуз перед соратниками: – Ты чего, носорог? Я тебе сейчас быстро рог обломаю!

Он потянулся в кусты, пытаясь схватить едва различимого противника за грудки. Ветки раздались в стороны, и навстречу физиономии Витька вылетел кулак. Он охнул, перелетел через лавочку и скрылся в кустах напротив. Суровые мужики застыли с вытянутыми руками, будто указывая, в какую сторону нырнул их товарищ. Они уже приготовились рвануть с низкого старта в разные стороны, но тут очнулась Жанна.

Вмиг потеряв так красиво воспевающего ее донжуана, она толкнула их в бока и заревела:

– Вы чего, козлы, расселись? А ну быстро вскочили! Я, что ли, буду с ним драться?!

И козлы сдуру вскочили.

Денис хищно осклабился. Кулаки после Пазюры свербели и требовали немедленной компенсации в виде чьей-нибудь физиономии.

– Как же мне вас, мужики, не хватает! Тушите свет, сейчас будет больно!

Капитан Соловей выглянул на проходивших за окном людей и вздохнул: «Сидишь тут, как в камере! Чем я отличаюсь от арестованных? Третий день не могу домой выбраться. Ей-богу, надо по всей квартире свои фотографии развесить, чтобы дети хоть не забыли, как папа выглядит».

Напротив рабочего стола, скучая, сидел Егор Никифоров, разглядывал пальцы ног, торчавшие сквозь дырки в сандалиях, и шумно зевал.

– Чего задумался? – спросил Соловей, глядя на его борьбу со сном.

– Да вот, пытаюсь прислушаться к голосу разума.

– К разуму – это хорошо. И что он тебе подсказывает?

– Да такую чушь несет! А хочется, чтобы он подсказал мне, как стать Рокфеллером или Абрамовичем.

– В жизни редко получается так, как хочется.

– Ой, и не говорите, товарищ капитан! Жуть как хочу сходить в женскую баню, а пускают только в мужскую.

– А в мужской тебе не интересно.

– Не интересно.

– Хоть здесь у тебя все нормально. А в остальном, Никифоров, ты не живешь, а болтаешься как говно в проруби. Куда прибьет, там и разлагаешься. Молодой же еще. Чего себе жизнь на корню рубить? Ты же пьешь как последний алкаш! Откуда такая тяга к спиртному? И почему бы тебе не бросить это гиблое дело?

– От алкоголя отказаться не сложно, – пожал плечами Егор. – Трудно понять, зачем это нужно.

– Ладно! Все это лирика. – Соловей закончил созерцание вечернего Питера, задернул штору и вернулся за стол. – Ты прекрасно знаешь, что я могу тебя посадить на пару недель за хулиганство, аморалку и еще черт знает за что. Но мне тебя жаль, и я хочу помочь тебе стать на путь исправления. В общем так, будешь моим осведомителем, а я закрою глаза на твои дебильные выходки.

– Осведомителем?

– Да, агентом.

– Агентом… – с восхищением прошептал Егор. – Как Джеймс Бонд? У меня и позывной свой будет? Я хочу три шестерки! И кличка у меня будет Агент дьявола! А пистолет дадите?

«Неужели издевается?» – Соловей пристально взглянул на Егора.

Но Егор смотрел ему в глаза невинным взглядом только что вылупившегося на свет ягненка.

– Ты что, в идиота со мной решил поиграть?

– Ну почему сразу в идиота? Понимаете, я в армии не служил, психиатр не пропустил. А так хотелось! Дайте с пистолета хоть пару раз пальнуть! Вы мне даже не давайте полную обойму, хотя бы половину! Мне этого хватит. Мне бы только Жлоба пристрелить. Ну и еще парочка придурков найдется. А так больше ни-ни! Я же не кровопийца какой-то, не душегуб!

– Вон с глаз моих! – не выдержал Соловей.

– Куда? В камеру?

– Куда хочешь. Но если я узнаю, что ты знал, где находится Заремба, и не сказал мне, я тебя так закрою! Так закрою, что фильмы про каторгу ты как комедии смотреть будешь! Пойдешь в камеру к извращенцам и людоедам! Понял?! К упырям подсажу!

Егор не дослушал и пулей вылетел из кабинета, а капитан, успокаиваясь, положил перед собой чистый лист и нарисовал на нем три кружка. В одном из них он написал «Сомневающийся». А кто из нас не сомневался? В сомнении рождается истина. Нужно лишь указать человеку сторону, на которой ему будет мерещиться правда, и он твой. Ничего, он не первый год в сыске! И не таких обламывали.

Во втором он написал – «Проводница» и перечеркнул его накрест. Здесь был случай посложнее. Кристина Перова напрочь отказывалась вести даже невинный разговор о Зарембе: не видела, не знаю и плевать хотела на показания каких-то там свидетелей!

Соловей подозревал, что она влюблена в этого Зарембу, а потому будет молчать, хоть веди ее на дыбу. Установить бы за ней наблюдение, да вот только где столько оперов взять?