Роберт Сойер - Люди

Мэри кивнула. В машине к этому времени уже стало совсем холодно, но она не выключала кондиционер. Она должна страдать, она этого заслужила.

Не дождавшись от Мэри продолжения, Понтер сказал:

— Если ты не можешь попросить прощения у других жертв, тогда ты должна простить сама себя.

Мэри немного подумала над этим, а потом, ни слова не говоря, переключилась на заднюю передачу и начала выезжать с парковочного места.

— Куда мы едем? — спросил Понтер. — К тебе домой?

— Не совсем, — сказала Мэри, разворачивая машину и направляя её к выезду с парковки.

Мэри вошла в деревянную исповедальню, встала коленями на специальную подушечку и перекрестилась. Маленькое окошко в стене, отделяющей её от священника, открылось, и она увидела профиль отца Калдикотта, вырисовывающийся на фоне деревянных планок.

— Простите меня, отче, — сказала Мэри, — ибо я согрешила.

У Калдикотта был лёгкий ирландский акцент, хоть он и прожил в Канаде уже сорок лет. — Как давно ты последний раз исповедалась, дочь моя?

— В январе. Восемь месяцев.

— Расскажи мне о твоём прегрешении. — Его тон остался нейтральным, не содержал ни упрёка, ни осуждения.

Мэри открыла рот, но слова не шли. Через некоторое время священник подбодрил её:

— Дитя моё…?

Мэри сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.

— Я… меня изнасиловали.

Некоторое время Калдикотт молчал, по-видимому, раздумывая о том, как повести дальнейший разговор.

— Ты сказала «изнасиловали». На тебя напали?

— Да, отче.

— И ты не давала согласия?

— Нет, отче.

— Тогда, дочь моя, на тебе нет греха.

Мэри почувствовала, как что-то сжимается у неё в груди.

— Я знаю, отче. Не в этом мой грех.

— Ах, — сказал Калдикотт, словно ему всё стало ясно. — Ты… ты забеременела? Ты сделала аборт, дочь моя?

— Нет. Нет, я не забеременела.

Калдикотт подождал, не продолжит ли Мэри говорить, но она молчала, и он заговорил сам:

— Это случилось благодаря противозачаточному средству? Наверное, в подобных обстоятельствах…

Мэри действительно глотала таблетки, но с этим она примирилась давным-давно. И всё-таки ей не хотелось лгать священнику, так что она очень осторожно подбирала слова:

— Это не тот грех, в котором я хочу исповедаться, — тихо произнесла она. Потом снова вздохнула, собираясь с силами. — Мой грех в том, что я не сообщила о преступлении в полицию.

Мэри услышала, как скрипнула под Калдикоттом скамья.

— Господь знает о нём, — сказал он. — И Господь покарает того, кто сделал это с тобой.

Мэри закрыла глаза.

— Насильник напал снова. По крайней мере, я подозреваю, что это был тот же самый человек.

— О, — сказал Калдикотт.

«О»? подумала Мэри. «О» и всё? Неужели это и всё, что он может…

Но отец Калдикотт продолжал:

— Ты сожалеешь о том, что не заявила в полицию?

Этот вопрос был, вероятно, неизбежен; раскаяние было частью пути к отпущению. И всё же голос Мэри дрогнул, когда она ответила:

— Да.

— Почему ты не заявила, дочь моя?

Мэри задумалась. Она могла бы сказать, что просто была слишком занята — и это была бы почти правда. Изнасилование произошло вечером накануне отъезда в Садбери. Но она приняла решение до того, как Рубен Монтего ей позвонил в поисках специалиста по неандертальской ДНК.

— Я была напугана, — сказала она. — Я… рассталась с мужем. Я боялась того, что они со мной сделают, что будут говорить про меня, про мои моральные устои, если дело дойдёт до суда.

— Однако кто-то другой пострадал из-за твоего… твоего бездействия, сказал Калдикотт.

Слова священника напомнили ей о лекции по искусственному интеллекту, которую она прослушала несколько месяцев назад. Лектор из лаборатории робототехники Массачусетского технологического говорил об азимовских законах робототехники, первый из которых звучал как-то вроде «Робот не может навредить человеку или позволить, чтобы из-за его бездействия человеку был нанесён вред». И Мэри пришло в голову, что мир мог бы быть гораздо лучше, если бы люди тоже жили по этим законам.

И всё же…

И всё же как много принципов, которыми она руководствовалась в жизни, призывают к бездействию. Большинство из десяти заповедей приказывают тебе не делать того или этого.

Грех Мэри состоял в преступном небрежении. И всё-таки Калдикотт, скорее всего, скажет, что это грех простительный, не смертный, но…

Но что-то внутри Мэри в самом деле умерло в день, когда это случилось. И она была уверена, что то же самое произошло и с новой жертвой чудовища, кем бы она ни была.

— Да, — сказала, наконец, Мэри, тихо, почти неслышно. — Кто-то пострадал из-за того, что я ничего не делала.

Она заметила, как силуэт Калдикотта сдвинулся.

— Я мог бы наложить епитимью молитвы и чтения Библии во искупление, но… — голос священника затих, явно предлагая Мэри закончить мысль.

И Мэри кивнула, наконец, готовая озвучить решение, к которому уже пришла.

— Но единственным правильным решением будет пойти в полицию и рассказать им всё, что я знаю.

— Ты сможешь найти в себе силы для такого шага? — спросил Калдикотт.

— Я постараюсь, отче. Но улики, которые я сохранила после изнасилования… они пропали.

— Тем не менее у тебя есть информация, которая может помочь. Но если ты хочешь иную епитимью…

Мэри снова закрыла глаза и помотала головой.

— Нет. Нет, я пойду в полицию.

— В таком случае… — сказал Калдикотт. — Бог, Отец наш всемилостивейший, примирился с миром через смерть и воскресение Сына Своего и ниспослал Святой Дух во искупление грехов, — Мэри вытерла слёзы, а Калдикотт продолжал: — Чрез это церковное таинство да наградит тебя Бог покоем и прощением. Отпускаю тебе грехи твои…

И хотя самое трудное было ещё впереди, Мэри ощутила, как ослабевает давивший на неё груз.

— …во имя Отца…

Она пойдёт сегодня. Прямо сейчас.

— …и Сына…

Но она не пойдёт одна.

— …и Святого Духа.

Мэри перекрестилась.

— Аминь, — сказала она.

Понтер сидел на церковной скамье. Подойдя ближе, Мэри с удивлением обнаружила, что у него на коленях лежит книга, и Понтер листает её страницы.

— Понтер? — позвала она.

Он вскинул голову.

— Как прошло? — спросил он.

— Хорошо.

— Полегчало?

— Немного. Но мне всё ещё надо многое сделать.

— Сколько необходимо, — сказал Понтер. — Я помогу всем, чем смогу.

— Ты читаешь Библию? — потрясённо спросила Мэри, заглянув в его книгу.

— О, значит, я правильно догадался! — обрадовался Понтер. — Это и есть главный текст вашей религии?

— Да, — сказала Мэри. — Но… но я считала, что ты не умеешь читать по-английски.

— Я — нет. И Хак пока тоже. Но Хак может запомнить изображение каждой страницы, и когда такая функция станет доступна, переведёт её для меня.