Георгий Миронов - Загадки Нострадамуса

Нострадамус боялся обвинения в ереси и сознательно наполнял свои стихи труднодоступными для понимания образами, виртуозно, не нарушая размеров и стиля, соединял греческие, латинские, арабские и древнееврейские слова, добавлял слова на провансальском языке, чтобы совсем затруднить перевод и даже записывал катрены справа налево. Среди катренов изредка попадаются незашифрованные, но они не ведут к разгадке кода…

Перед профессором Миловановым-Миловидовым была копия «Книги пророчеств» Нострадамуса 1557 года – ее четвертое, дополненное издание, включающее семь центурий по сто стихов.

Наверняка Егор Патрикеев, как и он сам, обнаружил намек на десять катренов, содержащих упоминание рубинов. Хотя у самого Нострадамуса говорится:

Видимо, поначалу тайна была изложена в пяти катренах, но позднее, в издании 1558 года, после смерти автора, были опубликованы отдельные катрены о рубинах, из одиннадцатой и двенадцатой центурий (не подряд, он и тут намудрил).

Итак: поначалу он разгадал катрены, в которых фигурировали некий ковш и розовый рубин. Далее, в другом катрене, сказано: «таких камней всего на свете пять». Размеры – «с мизинец». Скорее всего – 60 каратов. Камень обладает свойством подолгу сохранять тепло.

Надо будет посмотреть, есть ли упоминания, соответствующие этому описанию. После чего найти сами рубины…

Осинский, похоже, уже приступил к поискам.

Но зачем? Что дает обладание этими пятью розовыми рубинами по 60 каратов их владельцу? Власть над миром? Огромную силу? Здоровье?

Скорее всего ключевое слово – «комета».

Но какая комета?

В русских источниках эпохи Иоанна Грозного упоминается комета Фелица, которая, пролетая в опасной близости от Земли раз в четыре года, будит таинственные и сверхъестественные свойства драгоценных камней. Свойства разные. У бриллиантов – одни, у изумрудов – другие, у рубинов – третьи.

Юрий Федорович с трудом встал. После нескольких часов работы поясницу ломило неимоверно.

Он раскрыл отмеченные закладками страницы нескольких фолиантов. Про Фелицу там было. Но информация какая-то невнятная. Да и интуиция подсказывала, что речь идет не о ней, или не только о ней.

Он нажал кнопку громкоговорящей связи на аппарате возле кресла для отдыха. Хмыкнул, услышав тонкий, почти девичий голос известного астронома, профессора Феклистова. Сказал:

– Привет, Миша. Про здоровье и новости не спрашиваю – знаю, бережешь себя. Скажи ты мне, старый товарищ, есть ли на земной орбите планета с несколько меньшей, чем у Земли, массой, которая раз в четыре года проходит довольно близко от Земли?

– Есть.

– А поподробнее можешь?

– Могу. О ней писал еще ученик Пифагора, Филолай. Но я, еще не зная малоизвестных работ этого греческого ученого, пришел к тому же выводу, исходя из отклонений Венеры и Марса в их движении по орбитам. Эта планета к твоим искусствам прямого отношения не имеет…

– А косвенное?

– Смотря откуда смотреть.

– Давай со стороны Солнца.

– Ха, ты попал в точку. Видишь ли, дружище, этот двойник Земли «прячется» за солнцем, и потому мы его не можем видеть.

– И даже ты его не видел?

– Я особая статья, я же, прежде всего, математик.

– И что? Не вижу связи.

– Сейчас увидишь. Я предположил, что в редкие часы, когда Глория…

– Какая Глория?

– Такое имя дали этой планете. Так вот, когда она чуть выглядывает из-за протуберанцев светила, ее можно видеть. И я ее видел.

– Ты ее первым из астрономов видел?

– Увы, нет. Еще в середине XVIII века ее видели директор Парижской обсерватории Джандоменико Кассири и английский астроном Джеймс Шорт…

– А ранее, скажем, в XVI веке, ее никто не мог видеть?

– Может быть, кто-то из астрономов ее и видел, но записей об этом великом событии не оставил. Хотя, вряд ли… Телескопы в XVI веке были послабее, чем в ХVIII.

– А предсказать ее существование ранее XVIII века было возможно?

Ну, предсказания – удел астрологов, а не астрономов. Нострадамусов там всяких…

– Но ты ведь сам предсказываешь существование планет…

– Я не предсказываю, а прихожу к выводу на основе строгих математических расчетов.

– И что же показывают твои расчеты относительно жизни на этой планете?

– Ты попал в точку: жизнь там есть. Или, вернее – может быть.

– С этого места поподробнее.

– Ты все равно не поймешь.

– A ты попроще, народ хочет знать. Не гордись своей высоколобостью в сравнении со всякими там искусствоведами.

– Видишь ли, сегодня мы уже точно знаем: физико-химические условия на Глории идентичны земным – орбита одна и та же.

– Значит, она не может раз в четыре года срываться с орбиты и пролетать в опасной близости от Земли?

– Это полная чушь.

– Жалко…

– Не огорчайся. Теми свойствами, о которых ты говоришь, обладает комета Фелиция. Не планета, а комета. Это, видишь ли, разные вещи.

– А Фелиция обладает какими-нибудь необычными свойствами – например, способностью воздействовать на события, судьбы людей, усиливать скрытые свойства драгоценных камней?

– Далась тебе эта Фелиция… Хотя… В чем-то ты, как ни странно, прав. Астрохимики отмечали молекулярные изменения в некоторых минералах в периоды наибольшего приближения кометы к Земле.

– В каких минералах?

– Ну, во всяком случае, есть данные об изменениях в таких твердых минералах, как корунды.

– То есть рубины?

– Ну, и рубины…

– Что за изменения?

– У них резко возрастала энергетика, повышалась, как ни странно, температура…

– Скажи, а не изучалось ли воздействие этих минералов на людей?

– Насколько я знаю, нет.

– А могло ли наличие определенного количества этих корундов в одном месте, когда комета была ближе всего к Земле, хотя бы чисто теоретически, замедлить или ускорить ход времени?

– Это сфера влияния Господа. Ты обратился не по адресу. Хотя, знаешь… У того же малоизвестного ученика Пифагора Филолая есть такая строка: «И планета приблизилась. И время остановилось». Но обычно астрономы воспринимают ее как некую литературную вольность. Других источников, подтверждающих факт остановки времени каждые четыре года, не обнаружено. Наука – штука точная, поэтические образы в расчет не берет.

Профессор Милованов-Миловидов знал как минимум двух людей, которые были не только незаурядными учеными, но и отличными поэтами. Во всяком случае, поэтами-переводчиками с достойной репутацией: Егора Патрикеева и Жана де Лефлера, профессора из Сорбонны.