Валерий Большаков - Агент

— Пайку тебе дадут, — усмехнулся Авинов, — строго по норме. А брать по потребностям станем при коммунизме.

— А скоро его построят?

— Ну сперва мы мировую революцию устроим, а потом уж и до коммунизма руки дойдут.

— Скорей бы… — вздохнул Вохряков мечтательно.

Неожиданно за окраиной поля задымил паровоз.

Конники Тоникса прискакали, доложив, что поезд обычный следует, не блиндированный.

— Задержать! — приказал Гай. — Грузиться будем!

Кавалерия с посвистом и гиканьем ускакала, а пехота задвигалась энергичней.

Было слышно, как тревожно засвистел паровоз, как залязгали буфера, заскрипело железо.

— Грузимся! Раненых вперёд!

Красноармейцы с довольным хохотом полезли в вагоны и теплушки, занимали платформы со шпалами, карабкались на крыши. Зашипел пар, состав основательно дёрнулся — и покатил.

Пару раз поезд делал остановку, к вагонам бросались мешочники — и тут же ретировались, не желая иметь в соседях Красную армию. Толкаясь, им на смену набежали деревенские бабы — крестьянки меняли печёную картошку, молоко и ягоды на сапоги, мыло и соль. Правда, Авинов этого не видел — всю дорогу до Инзы он проспал, приткнувшись в уголку ободранного, прокуренного пульмана.

Новым главкомом Востфронта Троцкий назначил Вацетиса, и тот первым делом наорал на Тухачевского, матеря командарма за сдачу Симбирска. Наштарм Захаров разговаривал с главнокомандующим по телефону, вытянувшись во фрунт, бледнел, краснел и чеканил натужно: «Да, товарищ главком… Нет, товарищ главком». Тухачевский же сидел с каменным выражением лица.

Когда Захаров бережно положил трубку, командарм разлепил плотно сжатые губы:

— Симбирск будет взят двадцать пятого июля! [74] В реале это случилось 12 сентября.

Раскатав карту, он укрепил её углы чернильницей, пепельницей и бюстиком Вольтера.

— Наступление должно вестись по концентрическим в отношении Симбирска линиям, — холодно проговорил Тухачевский, водя пальцем по изрисованной бумаге. — Соблюдая одновременность занятия рубежей и постепенно сокращая фронт, необходимо к моменту атаки глубже охватить оба фланга противника…

…Из штарма Авинов возвращался растревоженным, но сытым — Гай расстарался, накрыл стол. И кур жареных натащил, и сала, и хлеба горячего. Любил шикануть начдив, бурлила кавказская кровь.

«Дорогие товарищи! — сказал он, поднимая гранёный стакан с самогонкой. — Кровь героев не пропала даром, она отдана победе пролетарских войск над буржуями. Мы покроем себя неувядаемой славой, как и положено настоящим борцам за народное счастье. Вперёд, на борьбу с ненавистными слугами капитала!» [75] Подлинный текст.

Пили стоя.

Вниманием Кирилла завладели два «фармана», кружившиеся в небе, — у 1-й Революционной появились свои красвоенлёты.

Проходивший мимо старик-железнодорожник тоже поглядел на аэропланы, а после спросил будничным голосом:

— Чай, не признали, ваш-сок-родь?

Штабс-капитан замер с бухающим сердцем. Хотел сглотнуть, да в горле пересохло.

— Кузьмич? Ты?

— А то, — заулыбался Исаев. — Послали меня к вам связным, ваш-сок-родь. Вота, паровозником вырядили! Разведка — это вам не хухры-мухры. Кхым-кхум… В обчем, ежели чего передать надо, то я завсегда.

— Надо, Кузьмич! — сказал Авинов с прочувствованностью. — Очень надо!

…Двумя часами позже старый «машинист паровоза» убыл на скором в Сызрань.

Со станции Чуфарово было рукой подать до Симбирска, тут-то и скопились потрепанные, прореженные дивизии 1-й Революционной.

— Храбрецы мои! — кричал Гай, приколов Георгия к петлице. — Горжусь вашими победами и верю, что будете достойны великого звания революционера и сумеете честно биться и умереть, как ваши славные товарищи, за нашу дорогую рабоче-крестьянскую Республику! На вас смотрит вся Советская Россия и ждёт побед! [76] Подлинный текст.

Мужики-красноармейцы отвечали вяло.

Кирилл Авинов прошёлся туда-сюда, поглядывая на вокзальные часы. Чудо, но те шли, хоть и спешили.

Тут же толклись начдивы, наштадивы, наштарма, комэска, комполка — ждали штабной поезд Тухачевского. А дождались серого чудища «Предреввоенсовета». Бронепоезд, в дрожь бросая землю, медленно подкатил к перрону. Прямо перед входом в вокзал остановился первый салон-вагон, когда-то принадлежавший бывшему главковерху, великому князю Николаю Николаевичу. Лязгнула бронированная дверь тамбура, и к встречающим вышел жёлтый, скрюченный от язвы Троцкий.

Сутулясь, не отвечая на приветствия, Предреввоенсовета стремительно прошагал на пыльную привокзальную площадь, в красноармейскую гущу. Поднявшись на сколоченный из досок помост, как на пьедестал, он замер, словно бронзовея, — бородёнка вперёд уставилась, длинные полы кожаной шинели отпахиваются ветром…

Гай, ликуя, представил его:

— Товарищ Троцкий, вождь Красной армии!

Толпа взревела.

— Товарищи! — горячо заговорил вождь. — Мы находимся накануне полной и окончательной победы над врагом! Осталось сделать последнее усилие — и белые генералы будут разгромлены! — Внезапно склонившись, Троцкий протянул руку к кому-то из бойцов. — Брат! Я такой же, как ты! Нам с тобой нужна свобода — тебе и мне. Её дали нам большевики, — он махнул рукою на запад, в сторону Москвы. — А оттуда, — рука протянулась к востоку, — сегодня могут прийти белые офицеры и помещики, чтобы нас с тобой вновь превратить в рабов!

— Не позволим! Вперёд! — заголосили в толпе. — Умрём за революцию!

Троцкий вздёрнул руку, пальцем тыча в сторону Волги:

— На Симбирск!

Канонада расшатывала небо и землю. Войска Тухачевского отчаянно ломили. Дрогнешь — расстрел!

Армия Каппеля отчаянно сопротивлялась — русские, чехи, сербы, венгры наседали на красных. Сшибались броневики, налетали аэропланы, Волга вставала дыбом от рвущихся снарядов, небеса распухали от облачков шрапнели, земля ходила ходуном.

Белые отбросили 1-ю Революционную армию за мост через Свиягу, вернули подсимбирские деревни Баратевку, Елшанку, Прислониху… Линия фронта неудержимо катилась на запад. [77] В нашей реальности Тухачевский взял-таки Симбирск, хотя и ценой огромных потерь. Можно сказать, что Симбирск в войну Гражданскую стал тем же, чем был Сталинград в Великую Отечественную, — поворотным пунктом, точкой невозврата, после которой Красная армия уже не сдавала позиции, а наступала. К сожалению, в реале Деникин совершил непоправимую стратегическую ошибку — вместо того чтобы идти на соединение с Колчаком, он пошёл на Москву. Не укрепив тыл и дисциплину, Антон Иванович рвался к златоглавой то ли из-за тщеславия, то ли ради скорейшего окончания братоубийственной бойни. Был ли шанс у белых? Был. Генерал Миллер отправлял экспедицию на Урал для смычки Северного и Восточного фронтов, сам Колчак в 1918-м выражал просьбу примкнуть к деникинцам, Врангель настаивал на штурме Царицына, чтобы объединить все белые войска от Чёрного моря до Баренцова. Увы!