Дмитрий Полковников - Опытный кролик

Но характер будущей войны виделся прежним, классовым. Сценарий роли не играл — либо капиталисты нападут на нас, либо мы самостоятельно нападем на них, если окажемся сильнее. Во имя великой интернациональной цели, РККА, как носитель самой передовой теории, марксизма, донесет знамя освобождения до закордонных народных масс. Те сами поднимутся на борьбу против эксплуататоров.

Однако стало важным, чтобы не сгорела дотла в священном Россия, как первое и пока единственное в мире государство рабочих и крестьян. Его как раз следовало защищать в первую очередь.

Комбат, выбрав почти традиционную для советской армии методику воздействия на умы подчиненных, шел по лезвию бритвы или плыл между Сциллой и Харибдой. Перегнешь в одну сторону — вызовешь недоверие бойцов, в другую — гнев начальства. За такими вещами тут смотрели пристальнее, чем за боевой учебой.

Судя по объективным докладам Иволгина, люди в батальоне не понимали проводимой внешней политики СССР и постоянно требовали разъяснений. Нет, на Советскую власть никто вслух не жаловался — тут не совпадал житейский здравый смысл с реальностью.

Недавно назначенных политработников очень аккуратно и ехидно терзали вопросами: если нам чужой земли не надо, то почему наши войска стоят в Польше, Прибалтике, Финляндии? Как это сочетается с необходимостью защиты пролетарского государства? А почему, войдя в Польшу, Красная Армия не рванула сразу на Варшаву и Берлин? Как случилось, что в Финляндии пролетариат так и не восстал? Зачем в газетах называют Гитлера другом, когда рядом мы видим его пушки, направленные на нас? [279] [278] = Мельтюхов М.И. "Материалы особых отделов НКВД о настроениях военнослужащих РККА в 1939-45 гг." .

И что им, ответить?

Хорошо хоть решили вместе с Иволгиным дать установку, не стыдясь казаться смешным, отвечать в стиле: «не знаю, но спрошу», позволяющем избегать нелепых ляпов и, попутно, добавлять головной боли замполиту. Как раз волну таких вопросов Ненашев и хотел сбить, потому как дай он ответ в духе своего времени… М-да, «Спокойно Козлодоев! Сядем усе!»

Пришлось долго и бурно обсуждать программу «посиделок» с замполитом, во всем соблюдая баланс.

А ведь скоро начнутся взводные учения, по двенадцать часов в сутки, при постоянной идеологической накачке по выбранной линии. Так что придется вам, товарищ Ленин, помочь цитатами про правильно настроенных великороссов и правильно понятый патриотизм.

— У меня вопрос к товарищу капитану, — поднялся сержант, отмеченный Максимом за упертость. Уж ежели, что попало тому в голову, а она мысль переварила и поверила — пиши, пропало. С позиций не свернешь даже бульдозером. Кивнул.

— Правда, вы сегодня десяток белополяков завалили?

Тьфу, не такого вопроса на первой беседе Панов ждал.

Вечная военная традиции, блин. Черт, нигде так не врут, как на войне, после охоты и в день получки, далеко за полночь перед женой. Едва от слухов отделался, как ловил его сетью целый пограничный отряд. И пойдут теперь байки про польских «рыцарей», которых он твердой рукой забивал в землю, по самую перегородку между ног.

Стоп-стоп! А ведь по такому «солдатскому телеграфу», при отсутствии командиров, пойдут шепотком панические слухи: «немецкие танки», «прорвались», «окружили». Еще шаг, паника, разложение, хаос: «спасайся, кто и как может!».

— На, лови, — он бросил сержанту трофейный клинок. По случаю Ненашеву достался укороченный на каком-то местном заводике бывший артиллерийский кинжал с клеймом Златоустовского оружейного завода, девятьсот десятого года выпуска с удобно лежащей в руке, самодельной рукоятью. Неизвестный мастер, имеющий представление о балансе, хорошо поработал. Из кривого кинжала получился почти прямой и очень тяжелый нож. Рубить, колоть и резать, но метать — тяжело.

— Ну, что вы, очарованы? — ехидно спросил Ненашев бойцов, передающих друг другу трофей, — Не десяток, а сотню даешь!

Народ засмеялся, понимая несуразность слуха. Но Максим забрав клинок обратно, приладил к ручке веревочную петлю и крутанул его несколько оружие раз вокруг руки. Вроде как вещь нашла хозяина. Смех поутих.

— Двоих убили, одного взяли в плен. Нехорошей смертью люди умерли.

Максим сделал паузу.

Вокруг замолчали, ожидая продолжения. Разве смерть может быть хорошей?

— Родину свою предали. Что нас ненавидели — полбеды. Хуже, что к немцам пошли служить. Ладно, не будем о них.

Ненашев сокрушенно махнул рукой. Потом еще раз проверил балансировку трофея и метнул его с двух метров в деревянный столб. Промахнется только слепой. В тишине, кроме потрескивания костра, раздался звук, глубоко входящей в древесину отточенной стали.

— Такими клинками русские солдаты двадцать семь лет назад от немцев отбивались. Историю хотите знать? — Максим обвел народ глазами, ну и кто тут назначен добровольцем?

— Да, товарищ капитан, расскажите, — послышалось несколько голосов.

И рассказал капитан об артиллеристах, служивших в крепости Осовец. Как просило командование продержаться русских солдат сорок восемь часов, а они держались полгода, под огнем двенадцати и шестнадцатидюймовых пушек немцев.

Как шестого августа тысяча девятьсот пятнадцатого года семь тысяч германских пехотинцев, после применения газов, атаковали русские укрепления. Желтела трава, а листья на деревьях сворачивались и опадали. Навстречу батальонам ландвера вышло шестьдесят человек пехотного прикрытия — с изувеченными химическими ожогами лицами. Они, сотрясаясь от жуткого кашля (буквально выплевывая куски легких на окровавленные гимнастерки), зло ударили в штыки. Противник боя не принял и попятился назад, опешив от мысли — сколько еще «живых мертвецов» там, впереди, в мутном отравленном дыму.

Далее, выжившие артиллеристы успокоились, и вновь встали у пушек. Их батареи внесли в боевые порядки германцев такую панику, что немецкие пехотинцы топтали друг друга и висли на своих же проволочных заграждениях.

Враг так и не победил. Голыми руками можно взять гарнизон, который растерян и не слажен. Исключительно трудно, невозможно, когда он един, обучен и привык побеждать.

Панов скупо цедил каждое слово у костра, а не на лекции с привычной бумажкой. Красные отблески огня и прыгающие из-за них тени, гипнотизировали, казалось, что вновь наступил 15-й год. Собравшиеся люди жадно смотрели капитану рот. Они наяву желали тем солдатам, пусть и царской армии или вечного спасения, или полной и окончательной победы.

Так же отстраненно, но заставляя слушателей в ярости сжимать кулаки, Максим рассказал, как травили немцы газами крестьян из ближайших к крепости деревень, как надругались над трупами погибших товарищей. «Медведь, страшный зверь, и тот не трогает мертвецов, — говорили тогда стрелки, — а эти хуже зверей; погоди, дай дорваться» [280] [279] = обработка слов публициста Владимир Воронова http://www.rusvera.mrezha.ru/641/5.htm .