Александр Михайловский - Однажды в Октябре – 1

— Два вопроса, — ответил я, — и один ответ. У этой партии только одно название — «коммунистическая». А все остальное даже на эсдеков-меньшевиков не тянет. А еще их лидер отчаянно боится победить на хоть каких-нибудь выборах, потому что тогда придется нести ответственность за все сделанное и несделанное. Да и собственно что-то реальное придется делать, а не только в парламенте заниматься словоблудием.

— Гм, — нахмурился Ленин, — а кто же тогда у вас защищает интересы трудящихся? Ведь должна же быть организация, которая занимается этим?

— Да никто… — пожал я плечами, — каждый сам по себе, а организаций разных полно, только они все больше занимаются защитой своих собственных интересов. Считается, сто защитой прав народа занимаются прокуратура, следственный комитет, суд, и так называемые пгавозащитники. Последние под видом защиты прав трудящихся, в основном занимаются защитой интересов иностранных государств.

— Ужасно, товарищ Ильин, это просто ужасно! — воскликнул Ленин, — Скажите, как вы докатились до жизни такой!

— Вот так и докатились, — ответил я, — Однажды один умный человек создал партию, которая должна была защищать интересы трудящихся путем построения государства этих самых трудящихся, а для этого нужно было разрушить старое государство «до основанья и затем». В ходе разрушения старого случилась Гражданская война, от которой с обеих сторон погибло примерно двадцать миллионов человек, а еще два миллиона бежали из страны. Это при том, что численность прослойки людей, которых хоть как то можно причислять к эксплуататорам, не превышает и полумиллиона человек. Потом когда Гражданская война закончилась, а основатель партии умер, власть в партии взял его ближайший помощник, железный рукой искоренил все расколы и оппозиции, беспощадно выкорчевывал из партийных радов разрушителей и бездельников. Авторитет партии поднялся до небес. Под ее руководством страна ликвидировала безграмотность, построила новую индустрию, сравнявшись с европейскими странами, под руководством этой партии мы победили в ужасной войне, которая была пострашнее нашествия Наполеона. Именно эта партия сделала нашу науку самой мощной в мире, а наших трудящихся самыми защищенными. Именно под руководством этой партии мы создали самое страшное оружие из когда-либо существовавших на земле, и угроза военного нападения навсегда отступила от наших границ. Потом этот человек умер и к власти в партии попал мерзавец, паяц и бездельник. Первое что он сделал, это запретил правоохранительным органам расследовать дела в отношении партийных руководителей. В партии потихоньку стала заводиться гниль.

Потом, прошло еще три десятка лет, и правящая партия выродилась окончательно. Товарищи захотели стать господами. А в таком качестве партия не смогла ни власть удержать, ни за интересы трудящихся защитить. А большинство ее руководителей, спалив публично, или спрятав подальше партийные билеты, начали строить дикий рыночный капитализм. Я как раз и взрослел в период перехода из развитого социализма в дикий недоразвитый капитализм…

Ленин задумался… Уставившись куда-то вдаль, он машинально поглаживал бритый подбородок, словно там все еще была его знаменитая рыжеватая бородка. Похоже, что мои слова его сильно расстроили. Потом он посмотрел мне в глаза, и спросил,

— Николай Викторович, скажите, только честно, люди у вас все еще верят в идеи коммунизма? Ведь не может же мир жить по закону, который позволяет богатому угнетать бедных, сильному гнуть слабых… Ведь это неправильно…

— Да, неправильно. И вера в справедливость тоже есть у людей. Но знамя лежит в грязи, потому что некому его поднять, пока политические болтуны отвлекают людей от главного. А еще наш народ помнит времена, когда у нас была идея, с которой мы жили и побеждали. И человека, который стал олицетворением этой идеи… И он сейчас ждет нас в Петрограде.

— Это вы о товарище Сталине? — быстро спросил меня Ленин. — Да, он настоящий большевик, хотя с теорией у него как-то не очень. Впрочем, «теория, мой друг, суха…»

— «…но зеленеет жизни древо», — закончил я, — да и к тому же теоретизировать легко, а вот сделать что-либо на практике — сложно. Тем более если исходить из научного метода, то практика это критерий истины и именно из нее выводятся теории. Ведь ни Маркс, ни Энгельс не построили ни одного государства трудящихся, и не убедились в их жизнеспособности в условиях враждебного окружения. А товарищу Сталину удалось такое государство построить. И не забывайте старинную мудрость о том, что благими намерениями устлана дорога в ад. И еще одна фраза, о которой не следует забывать, — Хотели как лучше, а получилось как всегда!

— Да, удивительные вы люди, и похожие и не похожие на нас, — в раздумье произнес Ильич. — И история рассказанная вами весьма поучительна. Если вы не возражаете, то я побуду здесь один. Хочется поразмышлять о том, что нас ждет…

Я кивнул Ильичу, и вышел из кают-компании.

Для меня этот день стал крушением всего, что составляло для меня основой моего мировоззрения. Нет, я не отказался от коммунистической идеи, и не на йоту не усомнился в справедливости того, чему я посвятил всю свою жизнь. Но только ЗАЧЕМ все это? Если наши потомки, начав строить новую жизнь, принеся страшные жертвы для того, чтобы ее построить, сами, без боя, сдаются врагу, и спокойно наблюдают за тем, как перекрасившиеся большевики наперегонки бегут на поклон к нашим классовым врагам…

А может быть, вот эти люди, появление которых в нашем мире невозможно объяснить никакими законами материализма, и появились для того, чтобы мы, начав строить новый мир, не повторили их ошибки? И почему они пошли сразу не ко мне, а к Сталину? Видимо, на это есть веские основания.

Как я понял из записки Иосифа Виссарионовича, с помощь гостей из будущего удалось сделать так, что Керенский сам уходит в отставку со всеми своими министрами-капиталистами, и мирно передает власть нашей партии. Это, конечно, замечательно. Но, во-первых, сие означает, что нам теперь не нужно будет идти на компромиссы с разными партиями-попутчиками, и мы сможем сформировать однородное правительство из тех людей, которых мы захотим взять в это правительство. А, во-вторых, мы становимся легитимной СИЛОЙ, с которой бороться нашим врагам будет затруднительно. В-третьих, мы можем позиции той же силой добиваться заключения мира с Германией, которая, не менее нас, стремиться прекратить воевать, хотя бы с нами… Гм… А мы, как партия, ничем не обязаны странам Антанты, так что насчет прекращения войны на Западном фронте можно лишь задекларировать, но не настаивать на этом во время грядущих переговоров. Что нам Гекуба… Пардон, «И все из-за чего? Из-за Антанты! Что ему Антанта, Что он Антанте, чтоб о ней рыдать?»… Да простит меня Шекспир… Что там сказал этот полковник, насчет того, что «хотели, как лучше, а получилось, как всегда». Хорошее, кстати выражение, следует его запомнить.