Дмитрий Рыков - Урусут

– Там же вроде как колья и ров! – крикнул шейх Давуд.

– Пехотинцы предупреждены, они вынимают колья и кладут их продольно на землю, тумен идет по проходу между двух рвов, от стрел защищает броня, от мелких кошунов отбиваются длинными копьями, не останавливая движения – а кто остановит закованный в латы тумен на открытом пространстве? – берут ставку хазрата, ну и… Все.

Встала такая пауза, что Олег подумал – ну вот, восточные гордецы, сейчас опять выхватят свои сабельки и начнут тыкать в него. Но – нет.

Гурген спросил:

– А ты делился этим планом с Тохтамышем?

– Нет, конечно! Я – простой юз-баши, он – великий хан, тем более я – православный, урусут, родился в Москве, которую он сжег. Так что он – великий стратег, а я – никто. Ну и, знаете: давать советы глупцу – то же самое, что сеять на рогах быка. И меня, в отличие от вас, никогда не жгло желание строить военную карьеру и добиваться почестей и славы. Я лишь хотел спасти своих людей. Как видите, частично мне это удалось. А во всем другом – самому остаться в живых, и через десять месяцев вернуться на родину.

Все помолчали, наконец, Властелин Счастья произнес:

– Теперь – не получится.

– Знаю. Только вели просто отрубить голову, без этих ваших заковыристых мучений…

– Никто не собирается лишать тебя головы… – удивился гурген.

– Эмир обещал сохранить жизнь последнему оставшемуся в живых с клинком в руке из отряда смертников, – весело прокричал Мухаммед Султан. Сейф-ад-Дин с неодобрением посмотрел на него.

– Хороший план, – подвел черту Тимур. – Только уж очень сложный. Все равно б не помогло.

– Конечно. Ты же – сахибкиран, а ордынский хан из тех, про которых говорят – неудачнику и ветер в лицо дует.

– Лиса! – громко крикнул Сейф-ад-Дин.

– Как ты придумал этот план? – поинтересовался Завоеватель.

– А это все в книгах есть. Древние греки что-то всегда выдумывали, римляне также. Вот вы же почитаете Искандера Двурогого? У него в каждой военной компании имелась своя изюминка – неожиданный ход.

– Ты понимаешь, – потянулся гурген, – что сейчас твоя жизнь – не дороже крыльев мухи?

– Ну так и отпусти меня – я мухой умчусь на родину. Илыгмыш меня бросил, так что теперь я ему не слуга.

– А мне хочешь служить? – спросил Хромец.

– Домой хочу, – честно ответил Белый Лоб.

– Перерезал у меня со своими ворами двести-триста человек и надеешься спокойно уйти? Спрашиваю, будешь служить, или нет? Я, что – хуже Илыгмыша?

– Нет, хазрат, нет.

– Если откажешься, будешь жить – я ведь обещал! Но в зиндане.

– Вымокшему под дождем не страшна роса…

– Не испытывай мое терпение!

– Ладно. На пять лет согласен.

– А Илыгмышу обещал сколько?

– Ну, тогда я был очень юный…

– Сколько?

– Десять.

– Договорились. Через десять лет отпускаю – если доживешь. Все – оставьте нас. И готовьтесь праздновать.

Все давно ожидали этого, радостно вскочили и начали уходить. Только Сейф-ад-Дин подошел к Тимуру и на правах старого друга тихо ему сказал:

– И презренная трава может уколоть зад.

– Ну, я знаю – и овод выпускает кровь из горла льва. И пешка побеждает короля. Но ты же видишь, как он умен? А такие люди каждому пригодятся.

– Я ему не верю. Видел бы ты его глаза, когда он метал в тебя топор!

– Сколько из тех шейхов и шахов, что проклинали меня, теперь служат мне?

– Все. Кроме тех, которых ты убил.

– Вот тебе и ответ. Иди.

Никудериец бросил пылающий взгляд на порядком изможденного урусута, и, недовольный, ушел вниз – у шатра Тохтамыша шло великое брожение, именно там Властелин Счастья собрался пировать.

Олег остался наедине с Тимуром – только телохранители окружали трон, но были они молчаливее рыб и глуше улиток.

– Я не дам тебе тумен, – вдруг произнес Хромец.

Если бы ратник сейчас что-нибудь жевал, он бы подавился.

– Не то, что я не уверен в твоих способностях, – продолжил эмир, – я сегодня все видел, но сразу, бывшему врагу, иноверцу, тумен… Завидовать будут, мешать. Зачем? Возьмешь себе тысячу, проявишь в ближайшем деле – тогда и возвышу.

– Я не хочу воевать, – приложив руку к сердцу, сказал Олег.

– Да? – криво усмехнулся Меч Ислама. – Глядя на тебя днем, я этого бы не сказал.

– Это по необходимости.

– А зачем тогда ты мне нужен?

– Я пишу на четырех языках – возьми каким-нибудь писцом…

– Ха! Ты считаешь, у меня недостаток в писцах?

– Я мог бы составлять стратегию возможных битв…

– В моем войске единственный стратег – это я. Если станут думать и решать все военачальники сразу – получится, как у Тохтамыша.

– Твое имя, – сделал последнюю попытку плотницкий сын, – достигло небес, а мощь – земель Мазандарана, Кий-лана, Райя и Ирака. Зачем тебе кяфир – мин-баши?

– Сказочный мальчишка, убивший одним ударом кулака Ахмед-баатура и выросший в могучего воина, ушел от Тохтамыша к Тимуру гурген-султану, поняв, что служить следует самому сильному. Ясно?

«Опять, елки-палки, это восточное бахвальство – у кого оружие дороже, конь быстрее, жены – красивее…» – скривился Белый Лоб.

Видя разочарование собеседника, Завоеватель добавил:

– Дам тебе несколько деревень, подарю дом-дворец, составишь из наложниц гарем…

«Матерь Божья! – простонал про себя Олег. – Опять эта скотская полужизнь! Бежать? Крест ведь не целовал?»

Он посмотрел в зеленые очи эмира и ответил:

– Да, тысяча. Деревни, да. Хорошо.

– Ну и ладно. А что это после упоминания наложниц лицо окаменело? Христианская жена есть?

– Есть.

– Где? Если в обозе – скажи, могут ведь убить.

– Нет. Надеюсь, уже далеко. Я ее перед самой битвой отправил.

– Так все-таки знал, что проиграете? Знал?

– Знал.

– Ха! Нет, ты умный, урусут. Давай, прикажу – догонят, привезут обратно.

– Не надо. Ты скажешь «догнать и привезти», передадут как просто «догнать», а там – догонят и ненароком убьют. Не нужно. Уверен, она далеко.

– Ну, сам так хочешь. Найдем еще жену – да хоть нескольких. Отправишься со мной на пир – я приглашаю, – и поднялся с трона, собираясь идти.

– Да я… Это… – пытался отказаться плотницкий сын. – Ранен вроде…

– Ты что! – засмеялся Повелитель. – Фахруддина в одном бою ранили в семидесяти местах, а он выздоровел и прожил до девяноста лет!

Тут к Тимуру подлетел тавачи и принялся сбивчиво делиться какой-то вестью. Пока он торопливо докладывал, Белый Лоб подумал: «Ну это уж точно ни в какие ворота – типичная “Тысяча и одна ночь”. Семьдесят ран! Обычная для Востока напыщенная слащавая витиеватость. Вспомнить хоть Ибн Арабшаха: “Когда блестящий динар солнца спрятался в одежду хозяина темноты, могущественная швея распростерла основу в пустырь космоса и, как только пришла темнота и ночь рассыпала на поверхность земли дирхемы блестящих звезд, а непроглядная темень распространилась во все стороны…” – тьфу! Был у них единственный величайший мудрец – Абу-Али Ибн-Сина, да и тот, ненавидимый тупыми злобными имамами и обладающими властью завистниками, или отправлялся в изгнание, или сидел в заточении…»