Андрей Ерпылев - Угол возвышения

Солнце вставало, заставляя стремительно таять утренний туман, предвещавший ясный денек, и в его розово-золотистом еще свете, насколько хватало глаз, медленно двигалась пехота и кавалерия в разноцветных мундирах. Вскипали белоснежными султанами дымы, изрыгаемые пушками, сверкали отточенными иглами штыки и сабли, реяли цветные знамена…

— Эх, красиво воевали! Не то, что мы — больше пузом по грязи, — завистливо вздохнул Нечипорук, протягивая командиру половинку бинокля. — Поглядите, товарищ лейтенант.

— Что ж ты не сказал, что у тебя бинокль есть? — возмутился Сергей: его собственный, положенный по командирскому его положению, остался «на той стороне», в другом времени.

— Да это разве бинокль… Разбитый он, подобрал в качестве трофея… Но кое-что видно.

Цейсовские линзы прибора оказались в порядке, но призмы внутри, видимо, сорвались с креплений, и изображение дрожало, но поле боя тут же приблизилось, и можно было различить даже мелкие детали мундиров солдат, отсюда кажущихся муравьями. Основная часть поля заволакивалась дымом, поэтому Сергей с сожалением перенес наблюдение на юг, к деревеньке, возле которой, под цветными знаменами с косым андреевским крестом, строилась пехота в темно-зеленых мундирах и белых штанах. Он совершенно четко различил белое с красно-черным крестом, желтое с черно-синим [3] Знамена Таврического и лейб-гвардии Гренадерского полков, входивших в 3-й пехотный корпус генерала Н. А. Тучкова. … На первый взгляд тут было несколько полков пехоты.

— Вот же, блин, воевали! — возбужденно дышал в ухо махорочным перегаром Нечипорук. — В наше время попробуй собери в одном месте столько пехоты — враз тяжелой артиллерией накроют или пикировщиками причешут! Да и смысла-то в низине такую тучу народа собирать — высоту нужно занимать, высоту!

Высотка действительно была почти свободна.

— Бегут! — Старшина толкнул Колошина в бок локтем — он обладал поистине орлиным зрением: от деревни действительно бежали солдаты в сплошь темно-зеленых мундирах и киверах без султанов, огрызаясь на ходу ружейным огнем. — Ну, сейчас будет заваруха!

В бинокль было видно, что с юга в деревню входят войска, еще полускрытые не рассеявшимся до конца туманом. Цвета знамен и мундиров было не разобрать, но вряд ли это были русские [4] Воспользовавшись ошибкой начальника штаба русской армии Беннигсена, приказавшего вывести 3-й пехотный корпус генерала Н. А. Тучкова на левом фланге русской армии из засады, 5-й корпус французской армии, состоявший из поляков, под командованием генерала Ю. Понятовского двинулся в обход левого фланга русской позиции и занял деревню Утицы. . А когда от деревни по русским полкам был открыт ураганный артиллерийский огонь и те, дрогнув, принялись медленно отступать на высоту, сомнений больше не осталось.

А потом поле, оставленное русскими, запестрело от чужих мундиров — преимущественно синих и белых. Особенно сильно наседали на огрызающиеся плотным ружейным огнем русские каре всадники с пиками, украшенными бело-красными флажками.

— Поляки, что ли? — недоуменно спросил старшина. — Разве они за французов воевали?

— Поляки воевали на обеих сторонах. Это польские уланы.

— Чудеса… недаром Владимир Ильич называл Польшу политической проституткой, — блеснул политподготовкой Нечипорук.

— Не было тогда Польши, — вздохнул Сергей. — Разделили ее еще в восемнадцатом веке между Австрией, Пруссией и Россией. Наполеон обещал полякам восстановление их государства, вот они и сражались за него. Ну и из давней ненависти к России.

— А за нас тогда почему?

— Наверное, оставались верными присяге, данной российскому императору.

— Всё одно — проститутки…

Французы тем временем практически вытеснили русских из низины, и на высоте закипел бой.

— Ну что, так и будем зрителями, товарищ лейтенант? — повернул к командиру злое лицо старшина. — Там наших убивают! НАШИХ!

— А что мы сделать можем, — пожал плечами Колошин. Он знал, что русские победят в этом величайшем в истории России сражении, но от того, что он остается при этом статистом, ему тоже было как-то не по себе. — У нас всего два пистолета на четверых. Предлагаешь идти туда и там погибнуть?

— У нас два миномета есть! И мин осколочно-фугасных целый штабель. А дотуда с нашей позиции добьет без проблем. Наоборот, угол возвышения надо будет максимальный ставить, чтобы траектория покруче была. Рискнем?

«А ведь он прав… Вот что значит опыт… А я руки опустил… Тютя!»

— Хорошо. Мины подготовлены?

— А чем мы, по-вашему, занимались, пока вы за кашей ходили, товарищ лейтенант, — расплылся в улыбке Нечипорук. — Солдат без работы — преступник. Вот я и трудоустроил Конакбаева с Савосиным, чтобы мысли дурные в башку не лезли.

Савосин, видя, что старшие приводят в боеготовность минометы, заволновался:

— Мы что, воевать собираемся? Зачем? Говорили же — просто так отсидимся, пока бой не закончится.

— Мы поможем русским войскам. Мы же русские, Савосин.

— Чем мы им поможем? — Савосина трясло: чудом оставшись живым в одной мясорубке, он, похоже, совсем не хотел погибать в новой. — Десятком мин? Да и нет тут СССР — тут царский режим! Я царю присяги не давал!

— Замолчите, боец! — повысил голос лейтенант. — Мы не государству присягу давали — стране. Нашей родине, России! Я вам приказываю…

— Себе приказывай! Ты там командиром был! А здесь мы все сами по себе! — не слушая его, визжал боец. — Конакбаев, старшина — не слушайте его!

— Заткнись, Савосин! — прорычал Нечипорук, передавая Конакбаеву, аккуратно сворачивающему колпачки предохранителей и раскладывающему мины рядком, очередную «чушку». — Помогай лучше — вон товарищ лейтенант не справляется. После боя поговорим.

— Вот вам бой! — выставил тощий кулачок, сложенный в кукиш, бывший детдомовец и тут же — второй. — А вот — после! Счастливо оставаться!

Он повернулся и, петляя, как заяц, кинулся в чащу.

— У-у-у, сученыш! — взревел старшина, выхватывая парабеллум и выцеливая спину, мелькающую меж белых стволов. — Порешу гада!

— Прекратить! — Лейтенант повис у него на руке, заставляя опустить пистолет. — Вы с ума сошли, Нечипорук! Пусть бежит! Баба с возу — кобыле легче.

— Вот же зараза, — с трудом отходил старшина, красный как рак. — Как же я его раньше не распознал? Ты-то хоть не побежишь? — повернулся он к Конакбаеву, спокойно продолжавшему работать, как будто ничего не произошло.

— Зачем побежишь? — пожал плечами боец. — Я не зайчик по лесу бегать. Я присягу давал. И отец мой давал, и дед давал. И прадед, наверное, тоже давал. Мы давно с Россией. Как я там, — он ткнул пальцем вверх, — им в глаза смотреть буду, если струшу? Ты лучше мины давай, старшина, закончились совсем уже.