Анатолий Спесивцев - Атаман из будущего. Огнем и мечом

Обежав взглядом вошедших, отметил, что все они были из родного, его имени куреня, да не новички, а как один – ветераны.

«Филимон Кладигроб пришел в курень года через два после меня, совсем еще зеленым шляхтиченком, нищим, но гонористым. Гришка Чертопляс тоже вступал в курень под другим названием. Вацлав Пердисрайло и Тихон Затуливетер… уж и не припомню, кажись, все же уже в Васюринский курень вступали, а самый молодой из них, Данило Ласка, точно моей выучки казак. Все люди верные, от них удара в спину ждать не приходится. Неужто предупредить о чем хотят?»

Сечевики между тем, войдя в каюту наказного атамана, никак не решались завести речь о цели своего визита. Битые жизнью, стреляные и рубленые, тонувшие и горевшие головорезы мялись, как парубки на сватанье, пихая один другого. Слышалось только тихая невнятная перебранка:

– Ну, давай.

– Сам начинай.

– Ну, хлопцы, договаривались же…

Наконец, решился самый молодой и энергичный – Данила. Иван про себя ему прочил полковничью, если не атаманскую, булаву.

– Батько… мы, значит, посовещались… вот… и, значит, вот… – слова давались сотнику с явным трудом. – Просим тебя, значит… вернуться в курень. Куренным, вот!

Теплая волна покатилась откуда-то изнутри по всему телу у Васюринского. И почему-то вдруг забилось бешено сердце, защипало в глазах, да так сильно – испугался, что слезы покатятся. Поэтому перед ответом энергично почесал нос, убрав две набухавшие слезинки.

– Хлопцы, вы что, не понимаете, что меня за утерю каторг в мешке могут кинуть поплавать или на виселицу подвесить?

– Чего ж не понимать, понимаем. Оттого и звать в куренные пришли, – продолжил отвечать за всех Ласка.

– Так зачем вам куренной, которого вот-вот топить или вешать придут?

– А (длинное и путаное выражение одновременно на староукраинском, польском, татарском, плохо поддающееся переводу на современный язык)… – встрял в разговор Пердисрайло. – А еще… (пожелания самого неприятного и странного на пяти языках сразу)!..

Иван невольно покрутил головой и улыбнулся. Вацлав как всегда выразился весьма образно, пытаясь представить его пожелания, не улыбаться было невозможно.

– Хлопцы, вы что, не понимаете? Меня же к ответу Татаринов и Хмель будут призывать? Оно вам надо – искать неприятности на свою задницу?

– А чхать! – рявкнул густым басом Тихон. Огромный васюринец родом из-под Вятки был традиционно краток и убедителен.

Гадостное настроение Ивана будто сильный ветер выдул. Старые боевые товарищи прекрасно понимали всю шаткость его положения и предложили великолепный выход из неприятностей.

«Да, я перестану быть наказным атаманом, да разве в этом счастье?!! Господи ты, Боже мой, насколько легче и приятней было мне жить куренным! Вокруг все свои, казаки меня как отца родного уважали, все понятно, о таком непослушании, как в Синопе, речи быть не могло. Живи и радуйся! Связываться с популярным куренным, требовать его выдачи… пожалуй, Хмель и Татаринов не захотят, поостерегутся. А как захочешь поразмять косточки, пустить кровь врагам – сдай булаву на время помощнику, иди в поле или море наказным куренным… счастливое было время».

– В том, что вы все храбрецы, у меня сомнения нет. Да поддержат ли вас молодые казаки? Многие же уже после моего ухода в Азовский поход пришли, небось только издали и видели.

– Поддержат, батько, не сомневайся. Мы учим молодыков не только воевать, но и правильному пониманию жизни. Они все знают, в честь кого курень назван, и какой ты… дюже гарный казак! – опять за всех ответил Ласка.

Ох как захотелось Ивану принять это предложение! Аж дыхание сперло. Однако, помечтав чуток об этом, он понял, что откажется от него.

«Шкуру я свою, положим, спасу. Только нашей борьбе с ворогами лютыми большой урон нанесу. Если не разобрать нынешнюю неудачу, если не наказать всех виновных, в том числе и меня, не будет порядка у нас и впредь. А земли, где нет порядка, обречены стать чьей-то добычей. Казачья доля – сложить головушку в поле. Так неужто из-за нескольких лишних лет жизни я на предательство пойду? Нет! Пусть ценой собственной головы, но подниму вопрос на совете о жестоком наказании всех неслухов. Иначе получается, все, чего в боях и походах добивался, – псу под хвост!»

– Спасибо, братцы. За доверие ваше, за верность и храбрость. Только нельзя мне сейчас в курене от опасностей прятаться. Уже не столько о моей жизни сейчас речь идет, а о будущем всех нас, казаков. Надо мне на суд явиться. Да не зверюги ведь Хмель с Татариновым, не жду я от них большой беды (здесь Васюринский лукавил, прекрасно знал он, что при необходимости атаманы могут любого хищника в зверствах превзойти).

Казаки не сразу отступили от своей задумки, еще долго его уговаривали, вспоминали прежние времена, погибших товарищей, славные победы… но наказной атаман остался непреклонен. В общем, хорошо посидели, оставалось только сожалеть, что из-за походного положения спиртного на корабле не было.

Оказавшись в бухте Сухума, Васюринский невольно занялся дипломатией. Провел плодотворные переговоры с владетелем Абхазии Шервашидзе, порекомендовав для заключения полноценных договоров приехать зимой в Азов. Мягко предупредил доверенное лицо Левана Дадиани о нежелательности наездов Мингрелии на Абхазию. Подкинул ему идею об отвоевании у турок Самцхе-Саатабаго. Уйдут османские войска на запад – кто сможет вам помешать вернуть исконные грузинские территории?

– А если турки на нас большое войско направят, на помощь придете? – сразу спросил грузинский дипломат.

– Придем! – твердо пообещал Иван. Про себя подумав, что уж лучше с турками на краю Малой Азии биться, чем у своих земель.

– А отвоевать Картли и Кахети поможете? – оживился собеседник, сразу потерявший положенную статусу невозмутимость.

– Нет!

– Почему?

– Нам вражда с Персией сейчас совсем не нужна. Вздумаете на них нападать – пальцем не пошевельнем.

Такой оборот дела мингрелу не понравился, но переубедить собеседника он не смог. Мечты Дадиани об объединении всех грузинских земель под его руководством наказного атамана интересовали лишь в той степени, где совпадали с интересами запорожцев и донцов.

Договорившись о починке поврежденных кораблей, Васюринский отбыл на своей баштарде в Азов. Сопровождала его всего лишь половина вышедших из Синопской гавани каторг. В осенних штормах образовался просвет, не стоило его зевать. Хотя за время пребывания в кавказских гаванях корабли немного подремонтировали, казакам пришлось все же хорошо потрудиться над вычерпыванием воды и сейчас. Этот сезон для выходов в море закончился. К сожалению, далеко не на мажорной ноте.