Алексей Вязовский - Эпоха Воюющих провинций

Вот! Как бы дело ни пошло, этот человек подготовился к встрече с вечностью. А с каким багажом стою у Порога я? Увы, небогатым. Учеба в институте и «торговля воздухом» в японском банке в двадцать первом веке и три с половиной месяца в чужом теле и в чужой жизни в шестнадцатом столетии. Ни своих детей, ни своих идей. Открытия? Прогресс? Тоже воровство. Ничего своего.

Во что я верю? Пока учился в МГУ — как и все, в удовольствие и потреблизм. Ошибаются те, кто думает, что главные религии современности — это христианство, ислам или буддизм. Главная вера землян — это фрейдизм! Да-да! Именно Фрейд первый открыл и озвучил в статье «Недовольство культурой» догмат о том, что судить о смысле жизни людей нужно вовсе не по словам (сказать-то можно что угодно!), а по делам, по поступкам. К чему стремятся все без исключения? Разумеется, к счастью. Но, как правильно заметил старик Зигмунд, счастье в двадцатом веке выродилось в удовольствие. Именно за ним гоняются мужчины и женщины, старики и дети. Мы наслаждаемся пищей, сексом, природой, искусством, интеллектуальными задачами, социальным статусом и даже любовью. А значит, сделал вывод Фрейд, люди — запрограммированные машины по получению удовольствия. И не надо этого стесняться, бояться или дичиться. Наслаждения даны нам природой или богом для того, чтобы показать верный путь. Побудить к правильному поведению и отвратить от неправильного.

В такой системе координат я жил двадцать четыре года. Но три месяца в эпохе Воюющих провинций показали мне, что удовольствия — это еще не все. Куда деть долг, верность, альтруизм и самопожертвование? Разве мать, спасая ребенка ценой жизни, испытывает удовольствие? Разведчик, который хранит молчание под пытками, — наслаждается жизнью?

Сигнал! Я очнулся от раздумий и вместе со всеми вскочил на ноги. В предрассветной мгле маячил желтый фонарь. Вперед! Сначала быстрым шагом, потом бегом наш отряд стремительным рывком выскочил к воротам. Они были открыты, но возле них шла схватка. Несколько самураев окружили одного-единственного оставшегося в живых синоби и со всех сторон наносили удары мечом. Ниндзя вертелся ужом, парировал выпады — и только наша помощь спасла гэнина от смерти. Вот мы и внутри. Я вижу множество палаток, тлеющие костры, в центре лагеря каменная пагода с двускатной крышей. Из палаток уже выбираются раздетые японцы, почти все с обнаженными клинками, но их пока слишком мало, чтобы сдержать наш напор.

Гвардейцы поджигают фитили и кидают в разные стороны гранаты. Первые взрывы. Лагерь окончательно просыпается, начинается паника, суматоха. Воины-псы продолжают кидать ручные снаряды, но кое-кто не выдерживает и вступает в схватку. Идет рубка, самураи обмениваются беспорядочными ударами, а вокруг взрываются гранаты. Осколки выкашивают десятки неприятелей, рвут в клочья палатки и шатры с находящимися внутри людьми. Лагерь заволакивает пороховым дымом.

Мы с Танэдой и Абэ, кашляя, двигаемся к центру. Несколько раз на нас выскакивают обезумевшие самураи с копьями и мечами. Но ни один не смог добраться до меня. Одного красивым выпадом свалил Цурумаки, второго бойца опрокинул близкий взрыв гранаты, а встать ему уже не дал Хотта, пригвоздивший ходзе к земле копьем.

И вот мы у святилища Догэна. Великий буддийский святой и дзенский мыслитель и подумать не мог, что часовня его имени может стать местом смертельного боя. Тут проходит последний рубеж обороны Ходзе. Несколько десятков пехотинцев в синих кимоно и высоких шлемах противостоят полусотне моих «псов». Исход ясен, но сеча затягивается. Бойцы Уджиятсу ах как хороши, виртуозно владеют длинными мечами тати, нагинатами. Первые потери с нашей стороны. Мое тело рвется на помощь, но разум говорит «нет». Тем более что с боков стоят тайсе мечников и глава гвардейцев. Вдруг из дверей святилища выскакивает еще один отряд Ходзе. Десять самураев окружают двоих богато одетых японцев. Доспехи с золотой отделкой, на шлемах огромные рога в форме полумесяца.

— Дракон! Это Дракон Идзу! — кричит Цурумаки, потрясая клинком.

— И его сынок. — Хладнокровный Абэ запаливает от ручного фонаря фитиль и аккуратным, как в боулинге, броском закатывает гранату под ноги самураям, идущим на прорыв. Громкий взрыв. Охранников разбрасывает в разные стороны, Одноглазого Цунанари подкидывает вверх, а основная энергия разрушения приходится на Дракона. Я вижу, как взрывной волной ему отрывает обе ноги, из бедер бьет фонтан крови. Уджиятсу пытается лежа поднять свой вакидзаси, но силы его оставляют, и он умирает.

— Хорошая работа! — К нам подходит Хандзо. В одной руке у него горящий факел, в другой — граната. Откуда только раздобыл?

— Пора заканчивать. — Синоби поджигает фитиль заряда и собирается кинуть его в святилище. И тут из здания выбегают две японки. Первая — красивая девушка с безжизненным лицом, по которому бегут слезы. Черные волосы растрепаны, а в руках копье. Увидев тело Уджиятсу, она кричит от горя, бросает свою пику и падает с рыданиями на грудь покойного. Вторая… а вот вторая мне знакома. Даже очень. Это же та самая прелестная ученица гейши, которая пыталась спасти мне жизнь, предупредив о Хандзо! Как же ее звали… кажется, Саюки. Точно, Саюки!

— Прощай, Кико-сан, — тем временем говорит дзёнин, и шипящая граната летит в сторону девушек.

Внутри меня что-то переворачивается, я кричу: «НЕ-Э-ЭТ» и мчусь вслед за смертоносным цилиндром. Граната падает возле барышень, я подскакиваю к ней и по-футбольному, пыром, бью по корпусу ногой. Заряд взмывает вверх, отлетает на несколько метров в сторону и сразу же взрывается. Яркая вспышка. Удар по голове. Темнота.

Названия дней недели

понедельник — гэцуё-би

вторник — каё-би

среда — суйё-би

четверг — мокуё-би

пятница — кинъё-би

суббота — доё-би

воскресенье — нитиё-би

До свидания (яп.).

Специальное помещение с торговыми терминалами, где работают дилеры банков.