Евгений Сартинов - Последняя Империя. Война с Китаем

Он помолчал, потом снова сказал:

— Как там Витька? Я так радовался, что он попал в танковые войска. Вроде как по стопам отца пошел.

Из дверей военкомата вышел комиссар, начал зачитывать фамилии резервистов.

— Самойлов, Михайлов, Тадеев!.. Так, все на месте. Ну что ж, мужики. Желаю вам честно послужить нашему Отечеству. Нале-во! Шагом марш к машинам!

Бабы взревели, запричитали, у тентованных грузовиков еще долго обнимались и целовались, потом все погрузились, машины поехали. Женщины все махали руками и платочками до той поры, пока машины не скрылись за поворотом.

Были отменены выходные, на оборонных заводах рабочий день удлинился до двенадцати часов. Мужчины, те, кто не мог по физическим причинам пойти на фронт, были мобилизованы для работы на заводах. К станкам и установкам встали женщины. Были мобилизованы все гражданские самолеты, они перебрасывали на Дальний восток людей и технику. Железная дорога была перегружена. Именно на железной дороге было совершено больше всего диверсий. Ведь не вся агентура китайской разведки была выявлена к началу военных действий. Это было просто невозможно, пять миллионов новообращенных граждан крепко держались за свое братство по крови. Большинство из них проживали на Дальнем Востоке, но ореол расселения китайцев распространился по всей стране. Не было региона, где бы ни жили новые подданные России. Все это было главной головной болью чекистов. Проникнуть в эту среду российским контрразведчикам удавалось очень редко. Так что с началом войны в нескольких городах страны произошли нападения на воинские части, взорваны два газопровода под Сызранью и Воронежем. Наибольший же удар должен был нанесен в Москве. И это должны были быть не банальные теракты, а нечто, придуманное в ведомстве Шоушана. Впрочем, ничего нового он не придумал. Сценарий был написан давно и не им, а ход событий однообразен и предсказуем. Десятки тысяч китайцев должны были выйти на акцию в самом центре столицы. По идее Шоушана мирная демонстрация китайцев российского подданства против войны должны была быть безжалостно разогнана силами милиции и ОМОНа. И по-другому быть не могло, ведь под одеждой многих молодых людей прятались куски арматуры, ножи, цепи, а то и пистолеты. Об этой «мирной» акции были заранее извещены несколько телекомпаний, в том числе Си-Эн-Эн и Аль-Джазира. Но напрасно телевизионщики ожидали интересных новостей на Красной площади. Против задумки Шоушана сыграла привычка китайцев селиться компактно, в одном районе. Московский Чайна-таун был в районе заброшенного военного городка и громадных военных складов на окраине столицы. Предприимчивые китайцы соорудили из складов громадное общежитие на десятки тысяч человек. И когда двадцать первого августа китайская молодежь, напичканная алкоголем, лозунгами Щоушана, а так же холодным, и горячим оружием двинулась на выход, их ожидала неприятная новость. Весь район московского Чайна-тауна был обнесен колючей проволокой типии «Егоза», а за проволокой стояли бронетранспортеры, водометы и несколько сот милиционеров в полной амуниции, с обширным запасом слезоточивого газа. На чисто китайском языке демонстрантам по мегафону было сообщено, что с этого дня они интернированы и должны проживать в новообращенном лагере до конца военных действий. Так же им было предложено сдать оружие и разойтись.

ФСБ удалось предотвратить фатальный ход событий, перехватив несколько телефонных разговоров резидентов китайской разведки и, пристроив миниатюрные жучки прямо на одежду главарей будущего бунта.

Точно так же были блокированы еще несколько пунктов постоянного проживания китайцев. Так что в назначенное время у Васильевского спуска собралась кучка в полторы сотни людей одной национальности, не решившихся волновать превосходящих их в численности втрое омоноцев.

Меньше всего хлопот для ФСБ доставили китайские фермеры. Им было настолько не с руки терять свою собственность, что ни одному эмиссару ведомства Вейшенга не удалось поднять их на какой-нибудь протест или диверсию. Несколько подстрекателей фермеры втихаря сдали органам. Внешне они, соглашаясь с резидентами, обещали поддержать, а потом совершали пару звонков куда надо.

Гораздо трудней сложилась судьба покинувших свое место обитание жителей Дальнего Востока. Вывести этих людей ближе к Уралу не представлялось возможности — железная дорога работала практически в одном направлении. По обоим путям Транссиба гнали составы с военной техникой, боеприпасами, бензином и соляркой, продуктами и живой силой. Обратно в пассажирских поездах вывозили раненых. Массовое переселение сразу сделало многие небольшие городки вроде Тынды и Беркатита едва ли не городами миллионерами. Жилья не хватало, в обязательном порядке беженцев подселяли к местным жителям. В каждой квартире теперь обитало по две, три семьи. Но и этого было мало, так что для эвакуированных ставили растянувшиеся на километры палаточные города. Полевых кухонь не хватало, так что под открытым небом строили печи, вмазывали в них большие казаны и в них варили еду. Из-за просчетов снабженцев вскоре стало не хватать продовольствия, особенно это сказалось в первые дни октября, когда на одной из рек на БАМе диверсантами был взорван мост. Пайки тогда урезали едва ли не до блокадного минимума.

Длинная очередь к одной из построенных кухонь растянулась на добрые тридцать метров. Повар ловко раскладывал по мискам кашу, его напарник, худой мужчина с одной рукой выдавал тонкие куски хлеба и отмечал в журнале фамилию счастливчика.

— Самойлов. Есть такой, отходи. Пигарева. Получи на троих.

Вскоре у кухни вспыхнул конфликт.

— Ты, чувырла китайская, ты мне чего тут, плюнул, что ли этой кашей? Если я инвалид, то меня можно и не кормить, да?

Невысокий мужичонка лет сорока с пропитым лицом и тремя пальцами на двух руках, высказывал свое недовольство повару. Поваром был Мун, тот самый муж подруги Вали Москвиной Светланы. Как и всем межнациональным парам, им разреши поселиться в русской части лагеря.

— Норма, видишь половник, — попытался оправдаться Мун. — Всем так. Что ты хочешь?

— Да меня не е… твоя норма! Я жрать хочу! Жалко, что я в армии пальцы потерял, а то бы я тебя сейчас…

Инвалид исходил матом, напряжение нарастало. Еще немного, и народ бы кинулся бить повара. Но тут через толпу протиснулась пожилая женщина, присмотрелась к горлопану.

— Сашка! Куликов! А я думаю, кто там так воет. Это в какой такой армии ты пальцы потерял? Да ты их по пьянке отморозил, когда заснул под новый год на остановке без варежек! Ну-ка, иди отсюда, упырь! А то я тебе эту кашу на голову одену.

По-прежнему матерясь, буйный инвалид отошел в сторону. Однорукий хлеборез не стерпел и так же послал коллегу по инвалидному цеху куда подальше, а потом обратился к повару.